Цитаты

Цитаты в теме «тюрьма», стр. 17

Старый шарф

Ты как шарф шерстяной,
Что давно залежался в шкафу
Потерявший свой цвет
И давно уже вышедший с моды

Ты лежишь потому,
Что уже не к лицу
И не скажут завистливо «ой,
Посмотри какой клёвый»

Ты лежишь потому,
Что давно заменён на другой
Не совсем натуральный,
Но яркий, с отличным узором

А ещё, этот новый
Отлично сошёлся с зонтом
И не важно, что он не
Согреет в холод суровый

Ты как шарф шерстяной,
Что давно залежался в шкафу
Потерявший свой цвет
И конечно же вышедший с моды

И на шее её уж давно поселился другой
Ты не чувствуешь запах её
Которым пропитан,
В который влюблённый

Ты, такой настоящий
И даришь живое тепло
Охраняя от холода и непогоды
Но лежишь бесполезно

Потому, что не нужен давно,
Потому, что давно уже вышел из моды
Ты как пленник,
Который посажен в тюрьму

Лёгким росчерком под приговором
Лишённый свободы
Ты лежишь заточённый поглубже в шкафу
Позабытый, заброшенный и неоценённый.
Артур стал на колени и нагнулся над краем пропасти. Огромные сосны, окутанные вечерними сумерками, стояли, словно часовые, вдоль узких речных берегов. Прошла минута — солнце, красное, как раскаленный уголь, спряталось за зубчатый утес, и все вокруг потухло. Что-то темное, грозное надвинулось на долину. Отвесные скалы на западе торчали в небе, точно клыки какого-то чудовища, которое вот-вот бросится на свою жертву и унесет ее вниз, в расверстую пасть пропасти, где лес глухо стонал на ветру. Высокие сосны острыми ножами поднимались ввысь, шепча чуть слышно: «Упади на нас! ». Горный поток бурлил и клокотал во тьме, в неизбывном отчаянии кидаясь на каменные стены своей тюрьмы.
— Padre! — Артур встал и, вздрогнув, отшатнулся от края бездны. — Это похоже на преисподнюю!
— Нет, сын мой, — тихо проговорил Монтанелли, — это похоже на человеческую душу.
— На души тех, кто бродит во тьме и кого смерть осеняет своим крылом?
— На души тех, с кем ты ежедневно встречаешься на улицах.
Выхожу я в путь, открытый взорам,
Ветер гнет упругие кусты,
Битый камень лег по косогорам,
Желтой глины скудные пласты.

Разгулялась осень в мокрых долах,
Обнажила кладбища земли,
Но густых рябин в проезжих селах,
Красный цвет зареет издали.

Вот оно, мое веселье, пляшет
И звенит, звенит, в кустах пропав!
И вдали, вдали призывно машет
Твой узорный, твой цветной рукав.

Кто взманил меня на путь знакомый,
Усмехнулся мне в окно тюрьмы?
Или — каменным путем влекомый
Нищий, распевающий псалмы?

Нет, иду я в путь никем не званый,
И земля да будет мне легка!
Буду слушать голос Руси пьяной,
Отдыхать под крышей кабака.

Запою ли про свою удачу,
Как я молодость сгубил в хмелю
Над печалью нив твоих заплачу,
Твой простор навеки полюблю.

Много нас — свободных, юных, статных —
Умирает, не любя,
Приюти ты в далях необъятных!
Как и жить и плакать без тебя!
Я понимаю, что бессмысленно лишать себя удовольствия из-за того, что его лишены другие, отказываться от счастья потому, что кто-то другой несчастлив. Я знаю, что в ту минуту, когда мы смеёмся над плоскими шутками, у кого-то вырывается предсмертный хрип, что за тысячами окон прячется нужда и голодают люди, что существуют больницы, каменоломни и угольные шахты, что на фабриках, в конторах, в тюрьмах бесчисленное множество людей час за часом тянет лямку подневольного труда, и ни одному из обездоленных не станет легче, если кому-то другому взбредёт в голову тоже пострадать, бессмысленно и бесцельно. Стоит только на миг охватить воображением все несчастья, слущающиеся на земле, как у тебя пропадет сон и смех застрянет в горле. Но не выдуманные, не воображаемые страдания тревожат и сокрушают душу — действительно потрясти её способно лишь то, что она видит воочию, сочувствующим взором.