Цитаты в теме «тревога», стр. 5 ▷ Socratify.Net

Дышу, тревог - не ощущая.
Морозный воздух, чудно как хорош
Прекрасно все от края и до края,
И тихий мир в котором, Ты живешь.

Часто чутье молчит, когда мы нуждаемся в нем больше всего, и бьет тревогу на пустом месте.

Желание – так называется река, в которой вместо воды – мечтания, вместо воли – жажда, таится в ней крокодил страсти, а над ней кружат вороны забот, она подмывает корни дерева мужества, полна глубоких и трудно минуемых водоворотов иллюзий, берега ее усеяны острыми скалами тревог; лишь те, кто переправился через нее, радуются.

Дабровский считал, что страх, тревога и печаль не всегда нежелательны и вредны для ума: зачастую без них не обходится психологический рост. Отрицать эту боль — значит отрицать наш собственный потенциал. Как для накачки мышц нужно терпеть физическую боль, так нужно терпеть эмоциональную боль для развития эмоциональной устойчивости, самостоятельности, сострадания, да и вообще для обретения счастья.

Жить — значит жечь себя огнем борьбы, исканий и тревоги.

Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог?
От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму?

Война - это вопли воздушной тревоги
Война - там валяются руки и ноги
Война - это крики сгорающих в танке
Война - это сгнившие в яме останки

За тобой еще нет
Пройденных дорог,
Трудных дел, долгих лет
И больших тревог.

И надежно заглушен
Ночью улиц гул.
Пусть тебе приснится сон,
Будто ты уснул.

Мир внизу, и над ним
Ты легко паришь,
Под тобою древний Рим
И ночной Париж.

Ты невидим, невесом.
Голоса поют.
Правда, это — только сон
Но во сне растут.

Может быть — все может быть —
Много лет пройдет, —
Сможешь ты повторить
Свой ночной полет.

Над землею пролетишь
Выше крыш и крон
А пока ты спи, малыш,
И смотри свой сон.

Заря окликает другую,
Дымится овсяная гладь
Я вспомнил тебя, дорогую,
Моя одряхлевшая мать.

Как прежде ходя на пригорок,
Костыль свой сжимая в руке,
Ты смотришь на лунный опорок,
Плывущий по сонной реке.

И думаешь горько, я знаю,
С тревогой и грустью большой,
Что сын твой по отчему краю
Совсем не болеет душой.

Потом ты идешь до погоста
И, в камень уставясь в упор,
Вздыхаешь так нежно и просто
За братьев моих и сестер.

Пускай мы росли ножевые,
А сестры росли, как май,
Ты все же глаза живые
Печально не подымай.

Довольно скорбеть! Довольно!
И время тебе подсмотреть,
Что яблоне тоже больно
Терять своих листьев медь.

Ведь радость бывает редко,
Как вешняя звень поутру,
И мне — чем сгнивать на ветках —
Уж лучше сгореть на ветру.

Постоянная работа со своими навязчивыми идеями и состояниями в конце концов доконает вас, превратит в недееспособную развалину, снедаемую тревогой или опустошенную апатией. Но, повторяю, другой дороги нет. Вы должны достичь критической точки. Войти в смертельный вираж. И создать несколько стихотворений, прежде чем разобьетесь о землю. На миг вам откроются необозримые дали. Всякая великая страсть ведет в бесконечность.
Как любовь разрешает все проблемы, так великая страсть в конце концов выводит в пространства истины. В пространства совершенно иные, где находиться мучительно, но где взгляд обретает зоркость и ясность. Где вещи предстают в первозданной чистоте, в прозрачности истины.

Однако стало вовсе не так плохо, как представлялось. На подступах к нищете делаешь среди прочих открытие, которое уравновешивает много других. Узнаешь и хандру, и жалкие хитрости и голод, но вместе с тем и величайшее спасительное своиство бедности — будущее исчезает. В определенном смысле, действительно, чем меньше денег, тем меньше тревог. Единственная сотня франков подвергает в отчаянное малодушие; единственные три франка не нарушают общей апатии: сегодня три франка тебя прокормят, а завтра — это слишком далеко. Маешься тоской, но не боишься. Смутно раздумываешь: «Через перу дней придется просто голодать — ужас, а?» И рассеянная мысль тускнеет, уползает куда-то в сторону. Хлебно-маргариновая диета неплохо, надо сказать, лечит нервы.

Как хочется быть просто Женщиной!
Не думать о делах и суете,
На мир смотреть, испуганно, доверчиво
И сохранять улыбку на лице.

Как хочется быть нежной и загадочной,
И верить, как ребёнок, в Чудеса,
Быть слабой, восхитительно-застенчивой
Чтоб алые приснились Паруса.

Как хочется раскованной быть, смелой
И чтоб мужчины — штабелями, и у ног.
Быть страстной, искусительной Сиреной
И жить не зная страхов и тревог.

Ну так ЖИВИ! Ты Женщина, Богиня!
И мир сама, как хочешь, измени!
Вокруг тебя бесплодная пустыня?
Так в сад её цветущий преврати.

Давно простилась с нами юность,
А нам все кажется - вчера...
Морщин задумчивую мудрость
Мы видим в зеркале с утра.

А сердце места не находит,
И час свиданья недалёк...
Вторая молодость приходит
К тому,кто первую сберёг.

Давно простилась с нами юность,
Пора смятений и мечты...
Седин серебряные струны -
Дней наших прожитых черты.

А сердце,словно половодье,
Весенних рек живой поток...
Вторая молодость приходит
К тому,кто первую сберёг.

Давно простилась с нами юность,
А нам всё кажется - вчера...
Души недремлющая чуткость
Полна терпенья и добра.

А сердце,как всегда, в заботе,
Не веря,что наступит срок.
Вторая молодость приходит
К тому, кто первую сберёг.

А с сердцем чудо происходит,
Хоть жизнь полна мирских тревог.
Вторая молодость приходит
К тому, кто первую сберёг.

Жизнь бежит чередой, словно пара гнедых,
Умножая года на бессильную старость.
Невозможно вернуть лет прошедших уже,
И так трудно забыть то, что в прошлом осталось.

Тот морозный февраль… восемнадцатый год…
И мерцанье свечи перед образом Бога…
«Обручается раб…», — еле слышно в ночи…
И взорвет тишину ледяная тревога…

Пляшет тень от свечей на иконах святых…
И священник крестом осенит их устало…
«Восприми же венцы их в Царстве своем»…
И у Царских ворот поцелуй запоздалый…

Восемнадцатый год, обагренный огнем…
И во взгляде Христа столько грусти и боли…
Неужели тогда, в ту февральскую ночь
Им вручила судьба незавидную долю?

Жизнь бежит чередой, словно пара гнедых,
Умножая года на бессильную старость.
«Обручается раб…»… «Восприми же венцы…»…
Подожди, дорогой, уж немного осталось.

А лето пахнет дымом от мангала
Деревней, сеном, проливным дождём,
Черешней спелой, кремом от загара
И отпуском, которого так ждём.

А лето пахнет морем и цветами,
И потом сквозь любой дезодорант,
Окрошкой и воздушными шарами,
И ветром из далёких жарких стран.

А лето пахнет радугой и солнцем,
Грибами, комарами и кинзой.
И пивом, что нам в кружки, пенясь, льётся,
Рыбалкой, пляжем, утренней росой.

А лето пахнет белыми ночами,
Мороженым и кубиками льда.
А запахов тревоги и печали
У лета не должно быть никогда.

Все мы знаем распространенную в Центральной Африке «сонную болезнь». Но надо понимать, что есть аналогичный недуг, поражающий душу, а не плоть — опасный недуг, поначалу никак не проявляющийся. Как только ты заметишь малейший признак равнодушия или отсутствия интереса к ближнему, бей тревогу! Единственный способ предотвратить эту болезнь — это понять, что душа страдает, и сильно страдает, когда мы принуждаем ее скользить по поверхности. Душа любит красоту и глубину.

Благородство сердца — органа. Неослабная настороженность. Всегда первое бьёт тревогу. Я могла бы сказать: не любовь вызывает во мне сердцебиение, а сердцебиение — любовь.

Если у тебя спрошено будет: кто приятнее, жена или девица? — ответствуй смело: жена. Ибо девица только волнует, когда и без того достаточно тревог, а жена — утешает.

Мужчина, даже несмотря на броню эгоизма, понимает, что женщина лучше. Просто мы не признаем этого вслух — солидарность из поколения в поколение. Вдруг это помешает вам уважать нас, считать нас мужчинами? Хотя мужчина — это далеко не член между ног, это ещё и заботливое желание прикрыть окно, когда она замерзла, но молчит об этом. Мужчина — это тревога за неё, даже когда они не вместе.

Чего стоит человек? Что такое человек? После того, что я видел, у меня до конца жизни не исчезнет по отношению к нему недоверие и всеобъемлющая тревога.