Цитаты в теме «забвение», стр. 8
Не будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Но живы мы любовью одною.
Со мной всегда мой верный, нежный друг,
С тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
И ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.
Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
Коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты, как сейчас мне любы
Твои сухие, розовые губы!
«Заплаканная осень, как вдова
В одеждах черных, все сердца туманит
Перебирая мужнины слова,
Она рыдать не перестанет.
И будет так, пока тишайший снег
Не сжалится над скорбной и усталой
Забвение боли и забвение нег —
За это жизнь отдать не мало.
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти, —
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвется от любви на части.
И дружба здесь бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастия.
Стремящиеся к ней безумны,
А ее достигшие — поражены тоскою
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.»
Суицид
По венам лезвием проклятие богов
На части рвет истерзанную душу.
Пульсируя, толчками утекает кровь,
А мысль одна: «Я не боюсь, не струшу»
За каплей капля Просто как уходит жизнь
Совсем легко, практически без боли.
Но голос (может, ангел?)
Шепчет: «Ты держись!
Тебе так рано думать о покое!
Давно гнездилось в твоем сердце воронье,
Для лет своих ты многое увидел.
Пойми, когда ты в землю будешь погребен,
То не в раю, в аду найдешь обитель.
Страданьем, не забвением станет скорбь родных,
Твоя могила — их несчастья храмом.
Ты хочешь этого?» И голос вдруг затих
Открыв глаза, в палате вижу маму
Может, многие со мной не согласятся,
Но мне кажется, что суицид — это, все
Таки, эгоизм и слабость.
Пытаясь найти успокоение
Для себя, оставляют
Пожизненную боль в
В сердцах самых близких людей.
Ты остаешься один, когда кончается вера,
Когда в твоих небесах не слышно пения хора,
Когда не ангел крылом, лишь дуновение ветра
Тебя толкает вперед, вдруг превращаясь в опору.
Ты остаешься один, когда уходят родные,
Когда закрыты счета, когда оплаканы судьбы,
Ты закрываешь глаза и понимаешь впервые,
Что так, как было тогда, отныне больше не будет.
Ты остаешься один, когда взрослеют потомки,
И скомкав выцветший плед, ты машешь вслед им рукою,
Ты отступаешь назад в забвение, в старость, в потемки
Последних сумерек дня над истощенной рекою.
Ты остаешься один, когда любовь остывает,
Когда в груди от потерь твоих становится пусто.
Ты остаешься один, не плачь, такое бывает.
Ты остаешься один. И это даже не грустно.
Ведь это иллюзия, будто юность всегда счастлива, — иллюзия тех, кто давно расстался с юностью; молодые знают, сколько им приходится испытывать горя, ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранит. Молодежи начинает казаться, что она стала жертвой какого-то заговора: книги, подобранные для них взрослыми, где все так идеализировано, разговоры со старшими, которые видят прошлое сквозь розовую дымку забвения, — все это готовит их к жизни, совсем не похожей на действительность. Молодежи приходится открывать самой, что все, о чем она читала и о чем ей твердили, — ложь, ложь и ложь; а каждое такое открытие — еще один гвоздь, пронзающий юное тело, распятое на кресте человеческого существования. Удивительнее всего, что тот, кто сам пережил горькое разочарование, в свою очередь, помимо воли, поддерживает лживые иллюзии у других.
Люби проездом родину друзей.
На станциях батоны покупая,
О прожитом бездумно пожалей,
К вагонному окошку прилипая.
Все тот же вальс в провинции звучит,
Летит, летит в белесые колонны,
Весна друзей по-прежнему молчит,
Блондинкам улыбаясь благосклонно.
Отходят поезда от городов,
Приходит моментальное забвение,
Десятилетия искренних трудов,
Но вечного, увы, не откровения.
Да что там жизнь! Под перестук колес
Взбредет на ум печальная догадка,
Что новый недоверчивый вопрос
Когда-нибудь их вызовет обратно.
Так, поезжай. Куда? Куда-нибудь,
Скажи себе: с несчастьями дружу я.
Гляди в окно и о себе забудь.
Жалей проездом родину чужую.
Вечерами включают лампы дневного света, продлевая агонию, не отпуская в мир.
И бесстрастные тени ходят за нами следом, заставляя друга друга чувствовать не-людьми,
Не едиными телом и духом, не частью силы, совершающей благо и знающей, что права.
Каждый вечер теперь пропускается через сито равнодушия к обстоятельствам и словам. Кто решает за нас, задумайся? Холод стекол наполняет неделю, она продолжает год. И они наблюдают, как пустота растет там, между нами разливается молоком. И ложится зима, и становится нам забвением, отречением становится, временем всех раз лук.
Ты позволил им стать сильнее и откровенней, чем положено тени, пляшущей по стеклу.
Вечерами включают лампы дневного света. Вечерами всегда особенно тяжело. Я люблю тебя так отчаянно, что об этом не умею сказать. Давай разобьем стекло.
Ведь это иллюзия, будто юность всегда счастлива, — иллюзия тех, кто давно расстался с юностью; молодые знают, сколько им приходится испытывать горя, ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранит. Молодежи начинает казаться, что она стала жертвой какого-то заговора: книги, подобранные для них взрослыми, где все так идеализировано, разговоры со старшими, которые видят прошлое сквозь дымку забвения, — всё это готовит к жизни, совсем не похожей на действительность. Молодёжи приходится открывать самой, что все, о чем она читала и о чем ей твердили, — ложь, ложь и ложь; а каждое такое открытие — ещё один гвоздь, пронзающий юное тело, распятое на кресте человеческого существования.
Звенят морозные свирели,
Метель шумит: пурга, пурга
Над крышей звезды облетели.
Устала я. Бега бега
Ты расскажи мне на ночь сказку,
Под вкус какао с молоком,
Под снежно-белые подвязки
Ноги, бродящей босиком
Ветров пора. А у камина
Взлетают искры, жар от дров,
А на окне рисует иней
Букеты свадебных цветов.
Ты обними меня покрепче.
А лучше — просто на колени
Тебе присяду и на плечи
Наброшу сладкое забвение.
Декабрь не спит и пьет какао,
Не по зиме в веснушках нос
Уткну в цветное одеяло,
Коснусь рукой твоих волос
Свирепы черти в зимних санях,
Сугробов вьют круговорот.
Кружатся эльфы перед нами,
А в дымоходе — новый год
На блюдце — мед: любовь и сласти,
А на ковре уснула нежность.
Сто снежных фей танцуют в вальсе,
Взбивая пену снов небрежно.
Звенят морозные свирели,
Крадется тихо счастья тень.
Мы встретим Рождество в постели.
А завтра будет новый день.
Содрогаясь от быстротечности...
Содрогаясь от быстротечности,
Век наш мчится туда, где сытно.
Радость жертвы во имя вечности
В огрубевших сердцах забыта.
А любви-то как всем нам хочется
И великих чудес от Бога –
Постигающим одиночество
(Хоть приятных знакомых много).
Ныне часто игра – с реальностью –
Перемешаны: стёрты грани.
Тон учтивой людской формальности
Не врачует сердца, но ранит.
Исполнять не спешим заветы мы,
Ум тревожен, душа устала
И на тяжесть пути всё сетуем,
Но она – не Господня кара.
Это тяжесть плодов сомнения,
Ложной сладости уз порока,
Тяжесть праведных дел забвения,
Слов напрасных, что жгут жестоко.
Зыбок век наш в дурмане пошлого,
Что бесчестен, но горд собою,
Что списал в пережитки прошлого –
Путь, увенчанный чистотою.
Смело, ни дня не теряя в засаде,
Душистым цветеньем и пением птах,
В девственном, нежно-зеленом наряде
Так в город мой возвратилась Весна.
Много чудес в ее арсенале,
Но мне не понять ее красоты.
Я рано проснулась, и мне отказали
В удовольствии чистой душевной любви
И вот я стою, к ногам бьются волны,
И иглами дождь моросит по лицу.
Холодно мне и обидно до боли,
Ужасно, но понимаю ошибку свою.
И тянет вернуться, молить о прощении,
Но ноги налились тяжелым свинцом.
Тянет напиться, отдаться забвению,
Но это не выход. Бьет дождь по лицу.
Я ровно дышу, привожу свои мысли к покою.
Да, не права, принимаю свой крест.
Знаю, Мой Мир, в знак огромной заботы,
Чистит мне место для новых чудес!
Осеннее кладбище – зрелище из особых. Царский пурпур и утонченная позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозеленых туй – верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, черный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль. Кладбищам больше всего идет осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван – осень, порог забвения.
Да, действительно, если бы такое было возможным, если бы мы могли на какое-то время отказаться от жизни в группе и полностью оградить себя от всяких контактов с политикой, после возвращения мы были бы удивлены прогрессом, какой наступил вдали от нас. Но этого нам не дано; и когда мы бежим из гущи событий, чтобы найти забвение и успокоение среди людей, чей темп жизни не такой стремительный и нрав не такой пылкий, терпим истязание, которое не в состоянии предвидеть, и жалеем, что поменяли настоящее на прошлое, живых на мертвых.
Говорят: целый народ нельзя подавлять без конца. Ложь! Можно! Мы же видим, как наш народ опустошился, одичал, и снизошло на него равнодушие уже не только к судьбам страны, уже не только к судьбе соседа, но даже к собственной судьбе и судьбе детей. Равнодушие, последняя спасительная реакция организма, стала нашей определяющей чертой. Оттого и популярность водки – невиданная даже по русским масштабам. Это – страшное равнодушие, когда человек видит свою жизнь не надколотой, не с отломанным уголком, а так безнадежно раздробленной, так вдоль и поперек изгаженной, что только ради алкогольного забвения еще стоит оставаться жить. Вот если бы водку запретили – тотчас бы у нас вспыхнула революция.
Бегство в книги и университеты похоже на бегство в кабаки. Люди хотят забыть о том, как трудно жить по человечески в уродливом современном мире, они хотят забыть о том, какие они бездарные творцы жизни. Одни топят свою боль в алкоголе, другие (и их гораздо больше) — в книгах и художественном дилетантизме; одни ищут забвения в блуде, танцах, кино, радио, другие — в докладах и в занятиях наукой ради науки. Книги и доклады имеют то преимущество перед пьянством и блудом, что после них не испытываешь головной боли, ни того неприятного post coitum triste, которым сопровождается разврат.
Почему-то люди частенько идут на поводу у собственных заблуждений, и одно из них гласит, будто приличная доза алкоголя — верный способ забыть о несчастьях и бедах, особенно о тех, которые нельзя никак исправить и нужно только пережить. Увы, подобное забвение не длится дольше одной ночи (если только эта ночь не заканчивается белой горячкой и продолжительным визитом в приют для умалишенных). Особая злая ирония ситуации заключается в том, что, даже пробудившись утром с провалами в памяти, искавший забвения первым делом пытается вспомнить, где он находится, как сюда попал, что и с кем вчера пил и по какому поводу. Разумеется, в отличие от первых двух-трех вопросов последний оказывается самым простым и доступным, и бедняга с огорчением вспоминает, что пил как раз для того, чтобы забыть.
У любого общества есть свои уязвимые места, свои болевые точки. Найдите их и нажмите как можно сильнее.
Углубляйтесь в темы, о которых люди не хотят слышать. Показывайте изнанку жизни. Напирайте на болезнь, агонию, уродство. Настойчиво говорите о смерти, о забвении. О ревности, равнодушии, фрустрации, отсутствии любви. Будьте отвратительны, и вы будете правдивы.
Никуда не вступайте. Или вступайте, а потом сразу же выходите. Никакая общественная идея не должна привлекать вас надолго. Борьба бок о бок с единомышленниками делает человека счастливым, вам это не нужно. Ваша стезя — несчастье. Ваша сторона жизни — темная.
Ваше назначение не в том, чтобы предлагать какие-то пути, строить теории. Если можете это делать, делайте. Но, если приходите к неразрешимым противоречиям, скажите об этом. Потому что ваше главное призвание — докапываться до истины. Вы могильщик и одновременно покойник. Вы тело общества. И вы же в ответе за тело общества. Все ответите как один. Землю жрать будете, сволочи!
Звезда моя, ты не сияй в печали,
Не обнажай души моей при всех,
К чему всем знать, что нас с тобой венчали
И райский ад и непорочный грех.
Зачем теперь ты светишь бесполезно
На боль мою, сломавшую мне грудь?
Мы встретимся с тобой у края бездны,
Я прилечу к тебе когда-нибудь...
Ты знаешь всё-то много или мало,
Была со мной ты в каждый миг земной,
Ты в счастье мне так ласково сияла
И плакала в тоске ночей со мной.
Мы прятали за светом дня пороки
И падали бессильно в ночь страстей.
Звезда моя, мы слишком одиноки
В потоке лет и беспросветных дней.
Штыками лжи изранена в сражении,
Душой скитаясь в глубине веков,
Я не смогла признаться в поражении,
И исповедь не снимет всех оков.
И вот теперь твой свет, как откровение,
Из чистоты не плачущих небес
Зовёт меня к спасению забвением...
Звезда моя, ты Ангел или Бес?..
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Забвение» — 185 шт.
