Вера Николаевна Полозкова, цитаты, стр. 4

Я хочу быть немного Бродским —
Ни единого слова зря.

Не окрыляет. Не властвует. Не влечёт.
Выброшено. Развеяно у обочин.
Взгляд отрешен или попросту обесточен.
Официант, принесите мне гамбургский счёт.

Я бы стала непобедимая, словно рать
Грозных роботов, даже тех, что в приставке Денди.
Мы летали бы над землей – Питер Пэн и Венди.
Только ты, дурачок, не хочешь со мной играть.

Как вот с любовью: в секунду — он, никто другой. Так чтоб нутро, синхронно с бровью, вскипало вольтовой дугой, чтоб сразу все острее, резче под взглядом его горьких глаз, ведь не учили же беречься, и никогда не береглась.

Моя Муза с черными волосами
Нынче Темзе шепчет свои пароли.
Мне осталось фильмы смотреть часами
И горстями но-шпу глотать от боли.

Скоро я тебя вновь увижу, и это будет, как будто мы встретились на изнанке зимы, за оградой моей тюрьмы, ты впервые увидишь, какого цвета мои глаза, чистые от отчаянья и чумы.

Не интересно быть в литературе проводником исключительно женских энергий и сил. На мой взгляд, это межгендерное пространство.

В схеме сбой. Верховный Электрик, то есть,
Постоянно шлет мне большой привет:
Каждый раз, когда ты садишься в поезд,
У меня внутри вырубают свет.

Ну, разрыв контакта. Куда уж проще –
Где-то в глупой клемме, одной из ста.
Я передвигаюсь почти на ощупь
И перестаю различать цвета.

Я могу забыть о тебе законно
И не знать – но только ты на лету
Чемодан затащишь в живот вагона –
Как мой дом провалится в темноту.

По четыре века проходит за день –
И черно, как в гулкой печной трубе.
Ходишь как слепой, не считаешь ссадин
И не знаешь, как позвонить тебе

И сказать – ты знаешь, такая сложность:
Инженеры, чертовы провода
Мое солнце – это почти как должность.
Так не оставляй меня никогда.

А ведь это твоя последняя жизнь,
Хоть сама-то себе не ври.
Родилась пошвырять пожитки,
Друзей обнять перед рейсом.

Купить себе анестетиков в дьютифри.
Покивать смешливым индусам или корейцам.
А ведь это твоё последнее тело,
Одноместный крепкий скелет.

Зал ожидания перед вылетом к горным кущам.
Погоди, детка, ещё два-три десятка лет —
Сядешь да посмеёшься со Всемогущим.
Если жалеть о чем-то, то лишь о том,

Что так тяжело доходишь до вечных истин.
Моя новая чёлка фильтрует мир решетом,
Он становится мне чуть менее ненавистен.
Всё, что ещё неведомо — сядь, отведай.

Всё, что с земли не видно — исследуй над.
Это твоя последняя юность в конкретно этой
Непростой системе координат.
Легче танцуй стихом, каблуками щёлкай.

Спать не давать — так целому городку.
А ещё ты такая славная с этой чёлкой.
Повезёт же весной какому-то Дураку.

Если пить — то сейчас, если думать — то крайне редко,
Избегая счастливых, мамы и темноты.
Для чего мне все эти люди, детка,
Если ни один всё равно не ты.

Глаза – пещерное самоцветье,
И губы – нагло-хмельными вишнями.
В такой любви, как твоя – не третьи,
Уже вторые бывают лишними.

Просыпаешься – а в груди горячо и густо.
Все как прежде – но вот внутри раскаленный воск.
И из каждой розетки снова бежит искусство –
В том числе и из тех, где раньше включался мозг.

И родинки, что стоят, как проба,
На этой шее, и соус чили —
Опять придётся любить до гроба.
А по-другому нас не учили.

Они всё равно уйдут, даже если ты обрушишься на пол и будешь рыдать, хватая их за полы пальто. Сядут на корточки, погладят по затылку, а потом всё равно уйдут. И ты опять останешься одна и будешь строить свои игрушечные вавилоны, прокладывать железные дороги и рыть каналы — ты прекрасно знаешь, что все всегда могла и без них, и именно это, кажется, и губит тебя.

Я — молящая у Морфея
Горсть забвения — до рассвета —
Он не любит тебя. — И это
Только к лучшему, моя фея.

Встречу — конечно, взвизгну да обниму. Время под успокоило нас обоих.

Им казалось, что если все это кончится — то оставит на них какой-нибудь страшный след: западут глазницы, осипнет голос, деформируется скелет, им обоим в минуту станет по сорок лет. Если кто-то и выживает после такого — то он заика и инвалид. Но меняется только взгляд, ни малейших иных примет. Даже хочется, чтоб болело но не болит.

Жальче всего людей, одержимых неотступным желанием всех чему-нибудь научить. Это самый прискорбный пример моральных инвалидов: как правило, кроме того, чтобы вещать и делать снисходительное менторское лицо, они вообще ничего не умеют.

Прежде, чем заклеймить меня злой и слабой, -
Вспомнив уже потом, по пути домой –
Просто представь себе, каково быть бабой –
В двадцать, с таким вот мозгом, хороший мой.

И вот потом — отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок -
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.

САМЫЕ ПОПУЛЯРНЫЕ ТЕМЫ жадность жажда жалость жара желание железо желудок жена женщина жертва жестокость животное животные жизненно жизненное зависимость зависть завтра завтрак заключённый закон замок занятие запах запрет зарплата заря заслуга защита звезда звонок здоровье земля зеркало зима зло злоба злодей злость змея знакомство знакомый знание значение золото зрелище зрелость зрение зритель зуб