Оксана Кесслер, цитаты
Я плакала. Плакала. Знаешь смешно рассказать -
Ревела девчонкой, припомнив какие-то мелочи
Сидела в углу, разорвав на кусочки тетрадь .
Наверное, просто устала быть сильною женщиной.
Наверное, кто-то внутри раскурочил замок,
Который закрылся для всех - для чужого и близкого .
Никто не проник в эту дверь, только ты, милый, смог
Ты смог - и душа в тишине вырывалась неистово
Я плакала, плакала, плакала, черт побери!!!
Забытая влага бежала тропинкой из детства,
И слезы лечили безумные мысли мои .
А думала слезы - совсем бесполезное средство
А кто-то смотрел на меня из разбитых зеркал -
Она хоронила гордыню над теми осколками .
И знаешь ты тоже совсем бы меня не узнал,
И молча прошел бы под настежь раскрытыми окнами
Я плакала. Плакала. Знаешь смешно рассказать -
Ревела девчонкой припомнив какие-то мелочи
Сидела в углу, разорвав на кусочки тетрадь .
Наверное, просто устала быть сильною женщиной.
Скажи мне, мой ангел,зачем этот вечер,
Записанный в книгу обычной из судеб?
К чему лунный свет, заливающий плечи
И солнечный круг на лазуревом блюде?
Ответь мне, мой ангел, к чему эти лица,
Которые мне представлялись родными
Ведь даже дешёвой тетради страницы
С моими стихами - не станут моими...
Зачем нас приводят в земную обитель,
Где все мы подобны рассыпанным крохам.
Поведай, мне, ангел,зачем нам хранитель,
Ведь мы - обреченные с первого вздоха..
Ты вошла в пять утра (так и знала, что не разуешься),
В дупель пьяная, мокрая, зябкие пальцы тянешь
А я только что проводила одну такую же,
Только что от нее от плакалась, понимаешь?
Ну какого ты хера заново по на мытому?
Я закрылась тремя ключами — тебе всё без толку,
Припираешься без звонка, и по сердцу — битами
Ты — то вечная, да. А меня — то лечить ведь некому.
У меня без тебя что ни день — то круиз на задницу,
Я и так на плаву, как кирпич, из последних сил
Но теперь вот опять ставить чайник и нежно скалиться:
«Ты вернулась, любовь», а кто тебя, б*ядь, просил!
Вот так: молитвами у иконы от молишь — выпросишь,
Её, родную, ему под сердцем младенцем выносишь,
Качаешь, лечишь, сама не спишь — всё её баюкаешь,
Прижмешь к груди, согреваешь, нежишь, стихом агукаешь,
Таишь от сглаза, толпы, от шума большого города,
Растишь ему её, растишь, пульсом хранишь под воротом,
Она растет не по дням — по вздоху и по звонкам его,
И вот глядишь — за спиною крылья к нему расправила
А он посмотрит и не узнает. Уйдёт — как выстрелит
Твоя любовь для него — чужая. И в этом истина.
И еще немного тебе вот такого бреда:
В тридесятом царстве совсем не осталось смысла.
Ты вернешься к ней завтра или под утро в среду,
Чтобы выяснить, что к адресату стихи и письма
Не доходят, какую улицу там не черкай,
Не доходят и точка — хоть как ты ей ни пиши -
Почтальон, как обычно, печатает на конвертах:
«Адресат переехал. Надолго. В чужую жизнь.»
Адресат переехал. И делать здесь больше нечего.
Ты опять воевал не по правилам. Не за тех.
Так бывает, когда по привычке бросаешь женщину,
А она тебе, вдруг, оказалась нужнее всех.
Я расскажу, что ты есть такое:
Ты - пара звуков. Свинцовых. Точных.
Заряд шрапнели одной обоймы,
Прицельно пущенный в позвоночник.
Ты - состоящее из отдельных неразделимых
Моей системы гортанных хрипов в груди.
Единый и верный смысл
В чернильной схеме.
Ты - траектория не возврата.
Укус, оставленный на предплечье.
Война, разбитая на стаккато дождя.
Ты голос. Автоответчик,
Не отключаемый на ночь.
Ты есть мазок на глади его полотен,
Координата начала истин,
Определяемая из сотен
Чутьём особенным, острым слухом,
Спиной открытой под точный выстрел
Ты - есть смертельная пара звуков,
Сопоставимая с целой жизнью.
Предпоследние вздохи месяца. Дел немерено.
Я давно потеряла на ощупь твою ладонь
В этом городе всё потеряно. Всё потеряно.
И друг друга мы больше, кажется, не найдём.
В этой каменной клетке всё, до стихов, невидимо.
Ты вливаешься в толпы — памяти не найти.
И прокуренный воздух, как ворот простого свитера
Нам становится туг, чужеродно прильнув к груди
Потому что мы здесь по отдельности. Врозь, как части,
Запасные детали лиц и чужих имён
Здесь теряется всё: голоса и привычки. Счастье —
Даже счастье сливается с городом. Тонет в нём.
Оседает на дне под пылью, под мерным боем
Каблуков, суеты, нашпигованных чушью дел.
В этом городе мы отдельно. Но ходим строем.
И теряемся порознь. В собственной пустоте.
Последнее солнце роняет себя на купол,
Осталось разбиться в тетради в попытках жить.
Из нас не получится даже тряпичных кукол —
Внутри вместо ваты осколки красивой лжи.
Во благо, во имя плевать по какой причине
Мы выбрали этот способ ломать мосты,
Сегодня нет повода выть и бежать на имя.
Сегодня нет. Нет его. Детка давай, остынь.
Напейся, порви блокноты, смени прическу,
Купи новый галстук. Не парься по мелочам.
Мы будем прохожими холодно и не броско,
Похожими только шрамами на плечах
И ровными взглядами, где ничего от наших,
Умевших когда — то каяться и сжигать
Мы станем мудрее и может быть, веком старше,
Поймем, что когда — то нам было, кого терять.
Шуршала осень. Билась ночь
О тротуар дождливым степом.
Они сидели молча. Врозь.
Она пыталась греться пледом,
А он курил, смотрел в окно,
И посмотреть в глаза не мог ей,
Когда-то женщине родной,
Теперь — чужой и одинокой,
К которой он пришел, как гость,
Пришел со стуком, без ключей, и,
Как камнем бросил "не срослось",
"Я ухожу", "прошу прощенья",
Так получилось, ты пойми, ведь,
знаешь, сердцу не прикажешь,
Он говорил и говорил
И по душе водил, как сажей,
Как саблей по вискам рубил,
Как молотками по запястьям:
"Она другая". "Полюбил".
"Прости, бывает. Я с ней счастлив"
И мог назвать бы сто причин
И оправдаться перед ней, но
Вдруг воздух сделался
Ничьим и даже, будто, тяжелее —
Она молчала. Так молчат,
Когда у горла сталь щекочет —
Она смотрела, как стоят
У двери маленькие дочки
И ни-че-го ему в ответ.
Он уходил тяжелым шагом
Молчала женщина в окне,
А на руках любовь держала.
Все возможно — ты знаешь это еще оттуда, с самых первых своих небесных турне на землю:
Если ангелы не приносят на блюдце чуда, значит кто-то (слегка рогатый) предложит кремни:
Чиркнешь дважды — услышишь Джинна, увидишь искры, как в той сказке, где все случается по заказу.
Обменяешь свой нимб на пару не бедных жизней с послесловием: «Она хотела всего и сразу».
Все проходит — ты точно помнишь, еще из детства, только это совсем не скоро (а вдруг не правда)
Ты уверена, что сгодятся любые средства для красивых прогулок к Смерти в костюме Prada.
После (ты уже в это время забудешь даты) небо скинет тебе молебен, махнет «счастливо»,
Ты отправишься к кассе. Торговец (слегка рогатый) точно скажет, почем сегодня твое огниво.
Кроссовки и каблуки.
Февраль на краю. Теперь говорят стихи. Коты распеваются. Нервы на грани сбоя.
Ты знаешь, я обожаю, когда нас двое. Когда в коридоре кроссовки и каблуки
на лаковых туфлях вплотную друг к другу так, как будто бы мы стоим беспредельно рядом,
как ровные, строгие в чётком ряду солдаты, и даже сердца отбивают синхронный такт.
Я очень люблю не слышать, что я несу, как пальцы дрожат, поднеся к сигарете спички.
Я очень люблю замечать за собой привычку вплетаться в твой голос, как ленту плетут в косу.
Я очень люблю не смотреть на часы, когда сегодня суббота и можно не торопиться
Глотать «до свиданья» как острые злые спицы, как острые злые спицы тоску глотать.
Февраль на краю. Ведома к тебе весной — так пьяных ведут подмышки к ближайшей лавке.
Ты знаешь, вот если б к любви выдавали справки, я точно была бы самой из всех больной.
-
Главная
-
❤❤❤ Оксана Кесслер — 39 цитат
