Цитаты

Цитаты в теме «гордость», стр. 25

Вставай, сколько можно валяться и пялиться сквозь предметы
Прозрачно стеклянным взглядом пластмассовой куклы Кати.
Поверь, все твои непогоды птицами будут отпеты,
А волосы в жалкий хвостик красивой тебе — не катит.

Сегодня такое солнце! А ты в кукурузный початок
Свернулась, в зелёный и бледный
Снимай больничную простынь!
Латины подбил сапожник. Размяться пора — бачата

Вернёт ощущение ритма. Я знаю, что всё непросто —
Терпеть любопытство глупых и не замечать ехидных.
Тебе, королеве паркета, ужаснее смерти — жалость.
Буди в себе дерзость, гордость, закажем себе мохито.

Хочу, чтоб твоё сердечко от свежести мяты разжалось,
Согрелось и стало биться, как раньше как «до» Не буду
О нём говорить — пошёл он! А хочешь, побьём на счастье,
Пойдём на балкон и грохнем унылую эту посуду.
А время разгладит шрамы и снимет бинты с запястья.
В колледже у меня была подруга. Ее звали Джой, что в переводе с английского означает «Радость», и она была единственной нормальной девочкой на моем курсе. Джой не была красавицей, но когда заходила в комнату, все взгляды были в ее сторону. По ее нарядам можно было составлять энциклопедию хорошего вкуса без правил. Она могла прийти на занятия в затертых до дыр Levi's 501 и в изношенных кроссовках, но при этом — в роскошных бриллиантах своей прабабушки и с великолепным тюрбаном из платка Hermes на голове. Предметом ее гордости была коллекция индийских сари, старинных украшений и обуви Manolo Blahnik, и все это она со вкусом соединяла вместе. Джой презирала модные журналы, но обожала ходить по магазинам. Как-то мы два дня бегали по лавкам старой одежды в поиске босоножек к ее новому платью Chanel: «Разве ты не видишь, к этому платью можно надеть только золотые босоножки vintage. Иначе никак». Я не понимала, но не могла не согласиться.
Как-то чешский экскурсовод, показывая красоты Праги – он просто светился от гордости за эти красоты, — продемонстрировал нашей группе весьма своеобразный взгляд на историю 1938-45 гг. «Видите, какая она красивая, наша Злата Прага, — говорил он. – Вся сохранилась со Средневековья, все костелы, дворцы. Какие все-таки молодцы наши правители, что они не ввязались в эту мировую войну. Немцы без боев вошли, почти без боев ушли, все осталось в неприкосновенности».
Мне показалось это рассуждением из серии: какой молодец мой папа, когда не стал ссориться со злым дядей, вломившемся в наш дом. Пусть этот бандит ограбил дом и подолгу насиловал мою маму но ведь он руку ей не отрубил, не изувечил. Какой мудрый у меня папа: все живы и почти целы.
Может, с точки зрения чешского мещанина в этом есть своя правда, но нам, восточным варварам, этого не понять.
Были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права!.. И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтобы освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным странником! Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!.. А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или судьбою
Бессмысленно, — пишет она, — воображать состояние влюбленности как соответствие душ и мыслей; это одновременный прорыв духа, двуединого в автономном акте взросления. И ощущение — как беззвучный взрыв внутри каждого из влюбленных. Вокруг сего события, оглушенный и отрешенный от мира, влюбленный — он, она — движется, пробуя на вкус свой опыт; одна только ее благодарность по отношению к нему, мнимому дарителю, донору, и создает иллюзию общения с ним, но это — иллюзия. Объект любви — просто-напросто тот, кто разделил с тобой одновременно твой опыт и с тем же нарциссизмом; а страстное желание быть рядом с возлюбленным прежде всего обязано своим существованием никак не желанию обладать им, но просто попытке сравнить две суммы опыта — как отражения в разных зеркалах. Все это может предшествовать первому взгляду, поцелую или прикосновению; предшествовать амбициям, гордости или зависти; предшествовать первым признаниям, которыми обозначена точка поворота, — с этих пор любовь постепенно вырождается в привычку, в обладание — и обратно в одиночество.
«Ваши дороги расходятся.» —
Решили на верхнем уровне.
Чувства без спроса сброшены,
Больше не соберешь.

Проще конечно прикинуться,
Лучше немного дурою,
Слезы — валюта кровная.
Каждая капля — грош

Знаешь, ты очень сдержана,
Силою воли славишься,
Гордостью недвусмысленной,
Тщетностью бытия

Только пойми, хорошая,
Ты ему больше не нравишься,
Он наконец-то справился,
Выздоровел от тебя.

Только он так же раненый,
Втянутый в обстоятельства,
В мыслях своих копается,
Ищет твой давний след

Он ощущает кожей,
Видит свое предательство,
Но никуда не денется,
Тут вариантов нет.

Лучше убить в зародыше,
Предотвратить последствия.
Быть дальновидным гением,
Сердце сковавшим в лед.

Если она полюбится —
Станет стихийным бедствием,
И, без суда и следствия,
Сердце твое возьмет.

«Ваши пути расходятся.» —
Справку такую выдали.
Ей и Ему. По копии.
Разности никакой.

Ты заболела горечью.
Он — наконец-то выздоровел,
только вот излечение
Не принесло покой.
Я теперь еду, но знайте, Катерина Ивановна, что вы действительно любите только его. И по мере оскорблений его все больше и больше. Вот это и есть ваш надрыв. Вы именно любите его таким, каким он есть, вас оскорбляющим его любите. Если б он исправился, вы его тотчас забросили бы и разлюбили вовсе. Но вам он нужен, чтобы созерцать беспрерывно ваш подвиг верности и упрекать его в неверности. И все это от вашей гордости. О, тут много принижения и унижения, но все это от гордости Я слишком молод и слишком сильно любил вас. Я знаю, что это бы не надо мне вам говорить, что было бы больше достоинства с моей стороны просто выйти от вас; было бы и не так для вас оскорбительно. Но ведь я еду далеко и не приеду никогда. Это ведь навеки Я не хочу сидеть подле надрыва Впрочем, я уже не умею говорить, все сказал Прощайте, Катерина Ивановна, вам нельзя на меня сердиться, потому что я во сто раз более вас наказан: наказан уже тем одним, что никогда вас не увижу. Прощайте. Мне не надобно руки вашей. Вы слишком сознательно меня мучили, чтоб я вам в эту минуту мог простить.. Потом прощу, а теперь не надо руки.
— Видишь ли — задумчиво произнес Лианкур, барабаня пальцами по пустой бутыли, — видишь ли, дело тут вовсе не в том, а в самой природе любви. Как я понимаю, вся эта салонная болтовня не имела к ней никакого касательства Я был влюблен в Мирей, как любят герои самых пошлых рыцарских романов. Она застилала мне свет. Я молился на нее, сестру Феба-лучника, что, смеясь, стреляет в мужчин. Ее большое сердце лишь способствовало такому положению вещей. Я не искал ее объятий, поскольку совершенно уверился, что этот ее товар довольно дешев Проклятая гордость не желала мириться с тем, что я являюсь для нее десятым пехотинцем в шестом ряду. Я полагал — пусть она обладает хоть сотней мужей и случайных любовников, только я оставлю в ее сердце неизгладимый след Я бился за незримые области, области высокого напряжения. Да, друг мой, я сам вырыл себе выгребную яму, и не замедлил в нее упасть. Правда, тогда мне казалось, что я возношусь на небеса в своем безответном чувстве. Я верил, глупец, что сила моей любви не может остаться в тени, что она самим своим безумием привлечет ее, перевернет ее душу, сделает ее воистину моей. Что я буду единственным, кого она полюбит по-настоящему, всей душой, всем сердцем, я жаждал поразить ее воображение. Иногда мне казалось, что я добился на этом поприще определенного успеха, и тогда я бывал безоглядно счастлив. Я не имел никаких доказательств и толковал события, как мне заблагорассудится
Как-то спокойно я вышел из ада
Как-то спокойно я вышел из ада,
Ужас распада легко перенес.
Только теперь заболело, как надо.

Так я и думал. Отходит наркоз.
Выдержал, вынес — теперь настигает:
Крутит суставы, ломает костяк?
Можно кричать — говорят, помогает.

Господи, Господи, больно-то как!
Господи, разве бы муку разрыва Снес я,
Когда бы не впал в забытье,
Если бы милость твоя не размыла,

Не притупила сознание мое!
Гол, как сокол.
Перекатною голью Гордость
Последняя в голос скулит.

Сердце чужою, фантомною болью,
Болью оборванной жизни болит.
Господи Боже, не этой ли мукой
Будет по смерти томиться душа,

Вечной тревогой, последней разлукой,
Всей мировою печалью дыша,
Низко летя над речною излукой,
Мокрой травой, полосой камыша?

Мелкие дрязги, постылая проза,
Быт — не надежнейшая из защит, —
Все, что служило подобьем наркоза,
Дымкой пустой от неё отлетит.

Разом остатки надежды теряя,
Взмоет она на вселенский сквозняк
И полетит над землей,
повторяя: «Господи, Господи, больно-то как!»
Мне кажется, мы знаем друг друга с детства. Вечерами, когда родители выключали свет в моей детской, я еще долго не спала, а разговаривала с ним. Я доверяла ему все свои секреты. Мне кажется, он был рядом каждый день моей жизни – и только поэтому я так легко переживала все свои разочарования и потери, выходила сухой из самых глубоких вод и не переставала смеяться. Он знает каждую трещинку в моей душе. Он знает каждую мою мысль прежде, чем я успела ее подумать. Он сильный. Он светлый. Он мудрый. Он мой лучший друг.
Рядом с ним я ощущаю себя маленькой птичкой, которая в его руках нашла дорогу домой. Каждый разговор с ним – это откровение из новой жизни. И всякий раз, когда я вижу его лицо, мое сердце наполняется такой нежностью, что мне кажется – я сейчас возьму, и, как дурочка, расплачусь. Но вместо этого я расплываюсь в улыбке и нежно целую любимые губы. И меня распирает от гордости, что рядом со мной самый лучший мужчина на свете и что рядом с ним я могу быть самой лучшей женщиной.
Я его никогда не видела. Лишь его черты, улыбки и взгляды в других людях. Иногда мне так сильно хотелось поверить в эти его отражения, и я до предела напрягала воображение, принимая других за него. Но каждый раз из тайников души я слышала его голос, который звал меня назад.
Иногда я боюсь, сильно, до дрожи в суставах боюсь, что я его никогда не встречу. Но ведь это глупости. Ведь если есть я, значит обязательно должен быть он. Если я не могу сдаваться рядом с кем-то, кто просто очень похож на него, значит, рядом с ним я должна победить. И каждый день я прошу себя быть сильнее, быть счастливее, быть мудрее. И пока он не здесь, жить безупречно красивую жизнь за нас двоих. Жить ее так, чтобы он мной гордился.
я никогда не думал, что с нами такое случится, я думаю только о тебе и о всех мечтах которые у меня были и которые теперь не осуществлятся, потому что я был таким кретином. Я понимаю, что поступил так же как и ты, почему и кто что сделал с чувствами или без, в конце концов не важно, я знаю что причинил тебе боль и мне от этого безумно грустно, ты спросила прощу ли я тебя, я ответил что это не так просто, это просто очень просто, если проглотить свою дурацкую мужскую гордость, что я сейчас и делаю и у меня не остается никакой злости а только бесконечная грусть и пустота, я уже не знаю, что и делать, мне так тебя не хватает, мне не хватает твоего запаха, твоей кожи, твоего смеха, твоих опухших глаз, когда ты утром просыпаешься, мне бы так хотелось иметь от тебя маленькую, а еще лучше пятерых, я знаю, часто был невнимателен, но не потому что я тебя не любил, а просто потому что я идиотски верил, что мы так или иначе будем вместе, я не хочу быть высаженным на льдине, я хочу достойно состариться, я хочу кормить уток именно с тобой, если у меня не будет детей, кто будет натирать мне спину камфортным спиртом если я буду лежачим, я знаю что я ушел, но я так хочу вернуться, я не могу без тебя.