Цитаты в теме «солдат», стр. 17
Ни для кого на свете земля не означает так много, как для солдата. В те минуты, когда он приникает к ней, долго и крепко сжимая её в своих объятиях, когда под огнем страх смерти заставляет его глубоко зарываться в нее лицом и всем своим телом, она его единственный друг, его брат, его мать. Ей, безмолвной надежной заступнице, стоном и криком поверяет он свой страх и свою боль, и она принимает их и снова отпускает его на десять секунд, — десять секунд перебежки, еще десять секунд жизни, — и опять подхватывает его, чтобы укрыть, порой навсегда.
Мы видим людей, которые еще живы, хотя у них нет головы; мы видим солдат, которые бегут, хотя у них срезаны обе ступни; они ковыляют на своих обрубках с торчащими осколками костей до ближайшей воронки; один ефрейтор ползет два километра на руках, волоча за собой перебитые ноги; другой идет на перевязочный пункт, прижимая руками к животу расползающиеся кишки; мы видим людей без губ, без нижней челюсти, без лица; мы подбираем солдата, который в течение двух часов прижимал зубами артерию на своей руке, что бы не истечь кровью; восходит солнце, приходит ночь, снаряды свистят, жизнь кончена.
Россия, моя Россия, была всего лишь аполитичным хаосом. Мы жили в неразберихе и коррупции, мы только пытались протянуть до завтра. Даже армия не была бастионом патриотизма — просто место, где можно получить профессию, пищу и кров, а иногда немного денег, чтобы послать их домой, когда правительство решало-таки заплатить своим солдатам. «Клятва защищать родину»? Моё поколение не знало таких слов. Их можно было услышать от ветеранов Великой Отечественной войны, сломленных, безумных чудил, которые осаждали Красную площадь с потрёпанными советскими флагами в руках и рядами медалей, пришпиленных к выцветшей, побитой молью форме.
И, может быть, то, что я всегда недолго жалел о людях и странах, которые покидал, — может быть, это чувство лишь кратковременного сожаления было таким призрачным потому, что всё, что я видел и любил, — солдаты, офицеры, женщины, снег и война, всё это уже никогда не оставит меня — до тех пор, пока не наступит время моего последнего, смертельного путешествия, медленного падения в чёрную глубину, в миллион раз более длительного, чем моё земное существование, такого долгого, что, пока я буду падать, я буду забывать это всё, что видел, и помнил, и чувствовал, и любил; и, когда я забуду всё, что я любил, тогда я умру.
Я боюсь крестьян, священников и солдат, я боюсь докторов и больных, я боюсь тех, кто желает мне зла, и тех, кто желает мне добра. Мы разрушаем все, к чему прикасаемся. Мы оскверняем то, что нам не удается уничтожить. Ничто не укрывается от нашего неугасимого стремления все изуродовать. Я уверена, марсиане не прилетают к нам потому, что мы их пугаем; они робкие, они боятся, что мы сделаем с ними то же, что с окружающими нас животными, да и сами с собой. Я не испытываю гордости от того, что я человек. Я боюсь, я очень боюсь себе подобных.
Что касается до морального состояния войск, то не будет ошибкой сказать, что оба противника находились в этом отношении совершенно в одинаковых условиях; нет никакого основания именовать большевистские войска Красной армией, разумея под этим нечто особенное, как бы идейное служение революции. И та и другая армии были ни красные, ни синие, не зелёные, а типично русские, мужицкие, составленные из принудительно мобилизованных на одной стороне запасных солдат, на другой — двадцатилетних парней. Идейными борцами были небольшие кучки, в Сибири — партизан, а у красных — матросов и незначительной части партийных рабочих. На обеих сторонах терминология была армейская, а сущность милиционная.
Когда заболевает фермер, пашню возделывают другие фермеры. Когда заболевает солдат, его кладут в лазарет, а на бранное поле посылают другого солдата. Когда заболевает торговец, кто-нибудь другой – скажем, жена – выполняет его повседневные обязанности в лавке. Когда заболевает королева, миллионы подданных молятся о ней и в спальном крыле дворца придворные ходят на цыпочках и разговаривают шепотом. Но жизнь фермы, армии, торговой лавки или государства продолжает идти своим чередом. Если тяжело заболевает писатель, все останавливается. Если он умирает, творческий процесс навсегда прекращается. В этом смысле участь известного писателя очень похожа на участь знаменитого актера – но даже у самых знаменитых актеров есть дублеры. У писателя таковых нет. Заменить его никто не может. Его голос неповторим и уникален.
Самоубийцей называется тот, кто, под влиянием психической боли или угнетаемой невыносимым страданием, пускает себе пулю в лоб; для тех же, кто даёт волю своим жалким, опошляющим душу страстям в святые дни весны и молодости, нет названия на человеческом языке. За пулей следует могильный покой, за погубленной молодостью следуют годы скорби и мучительных воспоминаний. Кто профанировал свою весну, тот понимает теперешнее состояние моей души. Я ещё не стар, не сед, но я уже не живу. Психиатры рассказывают, что один солдат, раненный при Ватерлоо, сошёл с ума и впоследствии уверял всех и сам в то верил, что он убит при Ватерлоо, а что то, что теперь считают за него, есть только его тень, отражение прошлого. Нечто похожее на эту полусмерть переживаю теперь и я
Дома все устали слишком,
И уже никто не рад,
Ведь на утренник мальчишке
Надо подобрать наряд.
— Пусть он будет ангелочком!
Бабушка дала совет.
— Весь в сердечках и с цветочком!
Захихикал дед в ответ.
— Нарядите-ка солдатом!
— Старый, ты совсем сдурел!
Сам махал всю жизнь лопатой,
И ребёнку захотел!
— Лучше будет пусть матросом!
Папа вставил свой совет.
— Нет квартирного вопроса,
Да и тёщи, тоже нет
— Можно буду оленёнком?
Робко взрослых я спросил.
На наивного ребёнка
Взгляд никто не обратил.
— Нет. — сказала мама строго,
Галстук завязав узлом
— Папа был уже козлёнком,
Вырос — стал большим отцом
И опять все стали спорить.
Успокоятся, скажу.
Если праздник их поссорит,
Лучше дома посижу.
Кроссовки и каблуки.
Февраль на краю. Теперь говорят стихи. Коты распеваются. Нервы на грани сбоя.
Ты знаешь, я обожаю, когда нас двое. Когда в коридоре кроссовки и каблуки
на лаковых туфлях вплотную друг к другу так, как будто бы мы стоим беспредельно рядом,
как ровные, строгие в чётком ряду солдаты, и даже сердца отбивают синхронный такт.
Я очень люблю не слышать, что я несу, как пальцы дрожат, поднеся к сигарете спички.
Я очень люблю замечать за собой привычку вплетаться в твой голос, как ленту плетут в косу.
Я очень люблю не смотреть на часы, когда сегодня суббота и можно не торопиться
Глотать «до свиданья» как острые злые спицы, как острые злые спицы тоску глотать.
Февраль на краю. Ведома к тебе весной — так пьяных ведут подмышки к ближайшей лавке.
Ты знаешь, вот если б к любви выдавали справки, я точно была бы самой из всех больной.
Все идешь и идешь,
И сжигаешь мосты.
Правда где, а где ложь,
Слава где, а где стыд?
А Россия лежит
В пыльных шрамах дорог,
А Россия дрожит
От копыт и сапог.
Господа офицеры,
Мне не грустно, о нет.
Господа офицеры,
Я прошу вас учесть,
Ссуд людской или Божий
Через тысячу лет,
Господа офицеры,
Не спасет вашу честь.
Кто мне враг, кто мне брат,
Разберусь как-нибудь.
Я российский солдат,
Прям и верен мой путь.
Даже мать и отца,
Даже дом свой забыть,
Но в груди до свинца
Всю Россию хранить.
Я врагов своих кровь
Проливаю моля,
Ниспошли к ним любовь,
О, Россия моя.
Господа офицеры,
Голубые князья,
Я конечно не первый
И последний не я.
Господа офицеры,
Я прошу вас учесть,
Кто сберег свои нервы,
Тот не спас свою честь.
Архимед
— Эй, что ты там чертишь на песке
— Вычисляю.
Знаете ли вы, что если найти точку опоры,
Можно перевернуть земной шар?
— Перевернуть земной шар?
Ого, в этой мыслишке кое-что есть!
Из древнего разговора
Не троньте, не троньте его кругов!
Не троньте кругов Архимеда!
Один из пришлых римлян-врагов
С ученым вступает в беседу:
— К чему говорить о таком пустяке?
— Легат вопрошает с улыбкой.-
Ты строишь расчеты свои на песке,
На почве, особенно зыбкой.
Сказал — и услышал ответ старика:
— Солдат, вы меня извините.
Но мудрость жива и в сыпучих песках, а глупость —
мертва и в граните.
— Ты, вижу, мастер красивых слов,
— Легат завершил беседу.
— Старик, я не трону твоих кругов.
Сказал — и убил Архимеда.
История мчится на всех парах,
Одни у нее заботы: уже архимеды
Горят на кострах, восходят на эшафоты
Они, архимеды, кладут кирпичи,
Другим уступая победу
И ныне, как прежде, над миром звучит:
Не троньте кругов архимеда!
— Скажите, где тут записку за упокой написать?—
А вон, возьмите листок и пишите —
Листка мало, тут и тетради не хватит.
А список всего моего батальона подойдет?
Давно умолк церковный хор,
И отпуст прозвучал.
А он, молоденький майор,
Того не замечал.
Три пачки свечек на канон —
Да самых дорогих! -
Поставил, обжигаясь, он и замер возле них.
Вздыхали женщины: «Чечня!» —
А он, потупив взгляд,
Шептал: «Возьми, возьми меня,
Но — возврати ребят!»
Он не винил теперь иуд,
Сгубивших батальон,
А просто, выполнив свой труд,
Встал перед Богом он.
И, как он есть и в чем там был,
Вернувшись из Чечни,
Теперь без устали твердил:
«Прости Возьми Верни»
Стояли свечи, словно строй,
И кланялись кресту, —
То, завершив последний бой,
Солдаты шли к Христу.
Пылали свечи.
Спаса взорим милость источал.
А он, молоденький майор,
Того не замечал.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Солдат» — 388 шт.
