Цитаты в теме «святой», стр. 39
У меня нет врожденной веры в людей. Я склонен ожидать от них скорее дурного, чем хорошего. Это — цена, которую приходится платить за чувство юмора. Обладая чувством юмора, находишь удовольствие в капризах человеческой природы; не слишком доверяешь благородным декларациям, всегда доискиваясь недостойных мотивов, которые за ними скрываются; несоответствие между видимостью и действительностью развлекает, и там, где не удается его найти, подмывает его создать. Порою закрываешь глаза на истину, добро и красоту, потому что они дают мало пищи чувству смешного. Юморист незамедлительно приметит шарлатана, но не всегда распознает святого.
В нашей стране, где так много развалин и преданий, сохранилось немало легенд. Передаю вам суть, а вы уж сами состряпайте блюдо себе по вкусу. Возьмите одно или два человеческих сердца, да так, чтобы они подходили друг другу, да добавьте один пучок страстей человеческих — их не так уж и много, этих страстей, с полдюжины, не больше; приправьте всё это смесью добра и зла; полейте соусом из смерти — и подавайте где и когда угодно. «Келья святого», «Заколдованная богиня», «Могила в темнице», «Водопад влюблённого» — называйте блюдо как хотите, вкус от этого не изменится
– Миряне – это дети, сын мой. А святые – те не приходят к нам исповедоваться. Мы же, ты, я и подобные нам, схимники, искатели и отшельники, – мы не дети и не невинны, и нас никакими взбучками не исправишь. Настоящие грешники – это мы, мы, знающие и думающие, мы, вкусившие от древа познания, и нам не пристало обращаться друг с другом как с детьми, которых посекут посекут да и отпустят побегать. Мы ведь после исповеди и покаяния не можем убежать назад в детский мир, где справляют праздники, обделывают дела, а при случае и убивают друг друга, грех для нас – не короткий, дурной сон, от которого можно отделаться исповедью и жертвой; мы пребываем в нем, мы никогда не бываем невинны, мы все время грешники, мы постоянно пребываем в грехе и в огне нашей совести и знаем, что нам никогда не искупить своей великой вины, разве что после нашей кончины бог помилует нас и простит.
Материться, надо заметить, человек умеет редко. Неинтеллигентный — в силу бедности воображения и убогости языка, интеллигентный — в неуместности статуса и ситуации. Но когда работяга, корячась, да ручником, да вместо дубила тяпнет по пальцу — все слова, что из него тут выскочат, будут святой истиной, вырвавшейся из глубины души. Кель ситуасьон! Дэ профундис. Когда же московская поэтесса, да в фирменном прикиде и макияже, да в салонной беседе, воображая светскую раскованность, женственным тоном да поливает — хочется послать её мыть с мылом рот, хотя по семантической ассоциации возникает почти физическое ощущение грязности её как раз в противоположных местах.
Что же касается меня, то я когда-то пришёл к заключению, что ничего святого ни во мне, ни в других человеческих существах нет, что все мы просто машины, обречённые сталкиваться, сталкиваться и сталкиваться без конца. И, за неимением лучших занятий, мы полюбили эти столкновения. Иногда я писал о всяких столкновениях хорошо, и это означало, что я был исправной пишущей машиной. А иногда я писал плохо — значит, я был неисправной пишущей машиной. И было во мне не больше святого, чем в «понтиаке», мышеловке или токарном станке.
Как все-таки несправедливо устроена эта самая наша «небесконечная жизнь». Сколько бесполезных, никому не нужных людей живет на свете, недоумков, хамов, убийц, воров, дармоедов, рвачей, а хорошего человека вот нашла смерть, измучила болезнью, иссушила в нем соки, истерзала страданием и убила. Неужто это по-божески? — святой должен страдать за грешных, и грешные, видя муки святого, должны терзаться и обретать его облик? Но что-то много страдают мученики и мало действуют их страдания на человеческий мусор. Он чем был, тем и остался
Если явившийся в мир человек падает так низко, как только возможно в обществе, о нем говорят, что он — монстр, или зло, или воплощение зла, но никто не допускает даже намека, что в нем имеется нечто сверхъестественное или потустороннее. Он может быть злым человеком, но всего лишь человеком. Но тот, кто, как Иисус или Будда, действует на другом полюсе, там, где творимое добро перехлестывает через край, неизменно превращается в наших глазах в святого, сверхъестественного, личность не от мира сего. Это является отражением того, как мы видим самих себя. Мы легко допускаем, что самое злобное создание — это человек, но не способны предположить, что совершеннейшее существо, тот, кто вдохновляет воображение, пробуждает творческое начало и учит состраданию, — тоже один из нас. Мы не способны думать о себе настолько хорошо, а плохо думать готовы.
Самое крупное недоразумение, с которым сталкиваются христиане, заключается в том, что они должны сознательно служить лишь одному богу, тогда как практически им открыт путь к поклонению многим (культ святых). Благотворный путь, позволивший политеизму выжить, вопреки всем запретам. Не будь его, стерильно чистое христианство неминуемо привело к повальной шизофрении. Да простит нас Тер-туллиан, но душа — прирожденная язычница. Если бог, каким бы он ни был, отвечает нашим насущным, неотложным нуждам, он придает нам сил, подстегивает нас; другое дело — если он навязан и неизвестно зачем нужен. Ошибка языческой религии состояла в том, что она набрала их слишком много; ее погубила излишняя снисходительность и терпимость, ей изменил инстинкт самосохранения.
Человек добр, а его превращают в животное. Никто, никто не желает дать ему возможность быть человеком. Видимо, нельзя просто крикнуть: «Обнимитесь, люди! » И вот идут люди, на дыбу идут. Не ради славы, а ради того, чтобы убить терзания совести — как иногда идет человек, не зная дороги, в пущу спасать друга, потому что стыдно, стыдно стоять. Идут, плутают, гибнут. Знают только то, что не таким должен быть человек, что нельзя обещать ему райский клевер, что счастье ему нужно под этими вот задымленными потолками. И они мужественнее Христа: они знают, что не воскреснут после распятия. Лишь вороны будут летать над ними да плакать женщины. И, главное, их святые матери.
Самоубийцей называется тот, кто, под влиянием психической боли или угнетаемой невыносимым страданием, пускает себе пулю в лоб; для тех же, кто даёт волю своим жалким, опошляющим душу страстям в святые дни весны и молодости, нет названия на человеческом языке. За пулей следует могильный покой, за погубленной молодостью следуют годы скорби и мучительных воспоминаний. Кто профанировал свою весну, тот понимает теперешнее состояние моей души. Я ещё не стар, не сед, но я уже не живу. Психиатры рассказывают, что один солдат, раненный при Ватерлоо, сошёл с ума и впоследствии уверял всех и сам в то верил, что он убит при Ватерлоо, а что то, что теперь считают за него, есть только его тень, отражение прошлого. Нечто похожее на эту полусмерть переживаю теперь и я
Кто-то нам дарит талант —
Мы его не ценим.
Ах, как играл музыкант
На подлунной сцене.
Звал своей скрипкой он
В мир святой и чистый,
Но был в гитариста
Город наш влюблен.
Скрипач на крыше, милый мой скрипач.
Скрипач на крыше, вспомни обо мне.
Скрипач на крыше, струн печальных плач
Я снова слышу в каждом сне.
Был не тщеславен, ни горд.
Был он виртуозен.
Но усмехнулся народ,
Слишком уж он серьезен.
Как он от нас далеко
На высокой крыше.
Мы почти не слышим
Музыки его.
Время — судьба и палач,
Нас казнило скоро.
Город покинул скрипач,
Стал не весел город.
Где-то играл гитарист,
А во тьме тревожной,
Вдоль по бездорожью
Уходил артист.
Весна дорисует май, с собой заключив пари.
Тебе не сходить с ума от легкости эйфорий.
И кажется все не так — ни паруса, ни крыла.
Когда остаешься там, откуда навек ушла.
Доверив следы пескам, собьешься легко с пути.
У тех, кто не стал искать, потерянность не в чести.
Как-будто в твоей игре раздвоенность на кону
Куда бы ни ехал Грек, считается — утонул.
Молчание, словно щит. Прими его и одень.
Соломинку не ищи. Не будет ее в воде.
Прохлада твоих молитв остудит горячий лоб.
Не то что бы от болит, покажется — отлегло
Что прошлое — ерунда. Что сможешь любить других.
Ты просто платила дань. Теперь раздала долги.
Вновь будет горяч очаг. И рядом с плечом — плечо
И кто на любовь венчал, не станет ей палачом.
Что счастье твое в пути. Ждала ты его не зря.
И колокол свят и тих. Ни ветра ни звонаря.
Смотрят в окно глаза бесприютной ночи.
Ветер колышет ветки тяжелым вздохом.
Ты не грусти о том, что не все, как хочешь.
И убеди себя, что не все так плохо.
Ты научилась не задавать вопросы.
И так давно никого ни о чем не просила.
Бог не забыл тебя. Нет.
Он тебя не бросил.
Просто считает: тебе это все по силам.
Ты иногда плачешь, Чуть-чуть
В подушку, в мыслях опять ругая свою наивность.
Любишь собак. И плюшевые игрушки.
Особенно первых Радуясь, что взаимно.
Ты временами кажешься слишком странной.
И, забывая, что общество — та же стая,
По вечерам штопаешь тихо раны.
Камни — они ведь тоже подчас летают.
Ты у икон ищешь на все ответы.
Только молчат лики святых строгих.
Ты им говоришь, что будешь идти к Свету.
Не зная, что Свет выбрал тебя из многих.
Я ненавижу всех святых,-Они заботятся мучительноО жалких помыслах своих,Себя спасают исключительно.За душу страшно им свою,Им страшны пропасти мечтания,И ядовитую ЗмеюОни казнят без сострадания.Мне ненавистен был бы РайСреди теней с улыбкой кроткою,Где вечный праздник, вечный майИдет размеренной походкою.Я не хотел бы жить в Раю,Казня находчивость змеиную.От детских лет люблю ЗмеюИ ей любуюсь, как картиною.Я не хотел бы жить в РаюМеж тупоумцев экстатических.Я гибну, гибну — и пою,Безумный демон снов лирических.
Песенка о приличном господине
О гражданин с благоприятной внешностью,
Вы смотрите на мир с огромной нежностью,
Вас обожают взрослые и дети,
Вас зазывают в гости те и эти.
Вы счастливы, спокойны, обеспечены
И все у вас в порядке в смысле печени.
И по ночам живот у вас не пучит,
И шебутная совесть вас не мучит.
И по утрам вы так спокойно дышите,
Когда на близких лиц доносы пишете,
Что все вокруг смолкают на мгновенье,
Чтоб не спугнуть святое вдохновение
Вы так обворожительны бываете,
Когда своих сограждан убиваете,
Что даже те, которые убиты,
За гробом не таят на вас обиды.
И все вокруг во мнении едином
Считают вас приличным гражданином,
И дай-то Бог вам выглядеть приличным,
Покамест вы не пойманы с поличным.
Не сказано – не спрошено,
Не понято – додумано
А семя уже брошено,
Надеждою окутано,
Желаньем припорошено,
Оправдано мечтою.
Оправдано мечтой,
Святою простотой
Взлелеяно заботой,
Омыто красотой.
Душевной чистотой
В восторг возведено.
И вот оно – смятение,
Разлука, испытание.
Стихи как наваждение.
Сомнения - в молчание.
И в чем найти спасение
Что прорастет – посеяно.
Посеяно нечаянно,
Слезами не оплакано,
У Бога не отмолено,
Реалиями сковано,
Мечтами позабыто,
Надеждой не умыто.
Надеждой не умытое,
Небрежно семя брошено.
Что прорастет - забыто
И с сорняками скошено
Мускатный запах — запах колдовства
От жилок на твоей лебяжьей шее
Ты та, кто может подбирать слова,
И та, кто всё без слов понять умеет
Ты та, к кому пристыл, к кому привык,
Ты — грань между простым и невозможным,
Ты — только миг, но самый главный миг,
Как в песне — между будущим и прошлым
Ты та, с кем я до гробовой готов,
la femme fatal mon dieu мечта поэта
Ты — половина всех моих стихов
И вдвое больше стоящих сюжетов
Ты та, с кем я влюблён и с кем любим,
Пусть не для всех, а для меня святая
Но там, где изгибаешься под ним,
Ты тоже та но чуточку другая.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Святой» — 905 шт.
