Цитаты в теме «великие», стр. 129
Настоящее одиночество — это, во-первых, когда человеку некуда пойти, но вышесказанное и без меня известно всем пострадавшим от великой русской литературы девятнадцатого столетия. А во-вторых, одиночество — это еще и отсутствие сервиса. В смысле, услуг, которые нам могут предоставить другие люди. Для полноценного одиночества нужны закрытые кафе, магазины и входы в метро, неподвижные трамваи, пустые киоски и одно-единственное такси на стоянке, водитель которого уснул, неестественно запрокинув голову, так что, поглядев на его бледный профиль, заострившийся нос и громадный кадык, пятишься на цыпочках, от греха подальше, так и не рискнув проверить, жив ли бедняга.
Великое чудо — косилка, говорил себе дедушка. Какой это дурак выдумал, что новый год начинается первого января? Надо было поставить дозорных караулить рост травы на миллионах лужаек Иллинойса, Огайо или Айовы — и как заметят, что она созрела для сенокоса, в то самое утро вместо фейерверков, фанфар и криков пусть начинается великая бурная симфония косилок, срезающих свежие травы на необъятных луговых просторах. В тот единственный день в году, который по-настоящему знаменует собой начало, людям надо бы бросать друг в друга не конфетти и не серпантин, а пригоршни свежескошенной травы.
Если вы есть – будьте первыми,
Первыми, кем бы вы ни были.
Из песен – лучшими песнями,
Из книг – настоящими книгами.
Первыми будьте и только!
Пенными, как моря.
Лучше второго художника
Первый маляр.
Спросят вас оробело:
Кто же тогда останется,
Если все будут первыми,
Кто пойдёт в замыкающих?
А вы трусливых не слушайте,
Вы их сдуйте как пену,
Если вы есть – будьте лучшими,
Если вы есть – будьте первыми!
Если вы есть – попробуйте
Горечь зелёных побегов,
Примериваясь, потрогайте
Великую ношу первых.
Как самое неизбежное
Взвалите её на плечи.
Если вы есть – будьте первыми,
Первым труднее и легче!
Проклятье века- это спешка,
И человек, стирая пот,
По жизни мечется, как пешка,
Попав затравлено в цейтнот.
Поспешно пьют, поспешно любят,
И опускается душа.
Поспешно бьют, поспешно губят,
А после каются — спеша.
Но ты, хотя б однажды в мире,
Когда он спит или кипит,
Остановись, как лошадь в мыле,
Почуяв пропасть у копыт.
Остановись на полдороге,
Доверься небу, как судьбе,
Подумай, если не о Боге,
Подумай просто о себе.
Под шелест листьев обветшалых,
Под паровозный хриплый крик,
Пойми — забегавшийся жалок,
Остановившийся — велик.
Рождественские каникулы
Удивительно, какие разные чувства вызывает в разных людях одна и та же музыка.
Сколько бы мы это ни отрицали, но в глубине души мы знаем: все, что с нами случилось, мы заслужили.
Отдых, покой, тишина, одиночество. Похоже, такую роскошь могут себе позволить только очень богатые, а ведь это ничего не стоит. Странно, что так трудно этого достичь.
Влияние — ним женщина дорожит даже больше, чем любовью мужчины к ней, независимо от того, идет ли речь о сыне, о муже, о любовнике или о ком-то еще.
Нет ничего на свете коварней женской лести: потребность в этой лести так в нас велика, что можно стать ее рабом.
Когда человека нет рядом, его идеализируешь, на расстоянии чувство обостряется, это верно, а увидишь его снова — и удивляешься, что ты в нем находил.
Глупость человечества такова, что им можно управлять словами.
Люди беспредельно загадочны. Одно несомненно, ты ни о ком ничего не знаешь.
Когда есть жажда, но не хочешь пить,
Завариваешь чай водой из крана,
Когда еще не поздно уходить,
Тогда остаться точно слишком рано
Прождать под дверью тысячу часов,
Гораздо проще, чем заставить ждать кого-то,
Когда на карте нету полюсов,
Есть много перспективных поворотов
У рек всегда имеются истоки,
А где истоки, если мы озера?
И то, что мы безумно одиноки,
Нас часто избавляет от позора
В толковых словарях на букву «Л»,
Хватает слов, ты выбирай любое,
Но у мечтаний есть один предел,
Он зачастую называется «любовью»
Порою шансы очень велики,
А иногда нули за запятою,
Чем крепче ты сжимаешь кулаки,
Тем меньше ты всерьез готова к бою
Ведь только время вправе все решать,
А, может быть, оно уже решило,
Когда твой чай с жасмином, наплевать,
Какой водой его ты заварила.
Быстро все превращается в человеке; не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший к себе все жизненные соки. И не раз не только широкая страсть, но ничтожная страстишка к чему-нибудь мелкому разрасталась в рожденном на лучшие подвиги, заставляла его по забывать великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое. Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти, и все не похожи одна на другую, и все они, низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже становятся страшными властелинами его. «Мертвые души»
Убийца почти всегда возвращается к своей жертве, чтобы поговорить. Почти всегда. Нам всем нужен кто-то, кому можно было бы рассказать историю своей жизни, а свое преступление убийца может обсудить только с тем человеком, который точно его не накажет. Со своей жертвой. Даже убийце нужно с кем-нибудь поговорить, рассказать о себе, и эта потребность так велика, что он неприменно придет на могилу или к телу, которое уже начало разлагаться, сядет рядом и заведет бу бу бу на несколько часов. Пока его собственные слова не наполнятся для него смыслом. Пока убийца сам не поверит в историю о своей новой реальности. В которой его преступление было правильным, вот почему полиция ждет.
В самом деле, — продолжал он, — велика ли заслуга жены в том, что она верна, если никто не соблазнял ее стать неверною? Что из того, что она застенчива и нелюдима, если у нее нет повода стать распущенною и если она знает, что у нее есть муж, который при малейшей с ее стороны нескромности лишит ее жизни? Следственно, к женщине, добродетельной страха ради или же оттого, что ей не представился случай, я не могу относиться с таким же уважением, как к той, которая в борьбе с домогавшимися и преследовавшими ее стяжала победный венок.
Рим
Волчица с пастью кровавой
На белом, белом столбе,
Тебе, увенчанной славой,
По праву привет тебе.
С тобой младенцы, два брата,
К сосцам стремятся припасть.
Они не люди, волчата,
У них звериная масть.
Не правда ль, ты их любила,
Как маленьких, встарь, когда,
Рыча от бранного пыла,
Сжигали они города?
Когда же в царство покоя
Они умчались, как вздох,
Ты, долго и страшно воя,
Могилу рыла для трёх.
Волчица, твой город тот же
У той же быстрой реки.
Что мрамор высоких лоджий,
Колонн его завитки,
И лик Мадонн вдохновенный,
И храм святого Петра,
Покуда здесь неизменно
Зияет твоя нора,
Покуда жёсткие травы
Растут из дряхлых камней
И смотрит месяц кровавый
Железных римских ночей!
И город цезарей дивных,
Святых и великих пап,
Он крепок следом призывных,
Косматых звериных лап.
— Велика ли она, эта любовь? Откажетесь ли вы ради нее от своего бога? Что сделал для вас Иисус? Что он выстрадал ради вас? За что вы любите его больше меня? За пробитые гвоздями руки? Так посмотрите же на мои! И на это поглядите, и на это, и на это — Он разорвал рубашку, показывая страшные рубцы на теле. — Padre, ваш бог — обманщик! Не верьте его ранам, не верьте, что он страдал, это все ложь. Ваше сердце должно по праву принадлежать мне! < > Я перенес все и закалил свою душу терпением, потому что стремился вернуться к жизни и вступить в борьбу с вашим богом. Эта цель была моим щитом, им я защищал свое сердце, когда мне грозили безумие и смерть. И вот теперь, вернувшись, я снова вижу на моем месте лжемученика, того, кто был пригвожден к кресту всего-навсего на шесть часов, а потом воскрес из мертвых. Padre, меня распинали год за годом пять лет, и я тоже воскрес! Что же вы теперь со мной сделаете? Что вы со мной сделаете?..
— Итак, что можно сказать об Эшли только по ее внешнему виду? Ну, кто-нибудь? Лично я сразу могу сказать четыре вещи. Первое — пятно на блузке. Значит, она неряха. Второе — юбка от Марка Джейкобса выглядит новой, но это прошлый сезон, значит, с распродажи. Три — туфли от Прада, конечно, милые, но слишком ей велики. Видимо одолжила у подруги, у которой и вкус лучше и денег больше. Четвертое
— Можно я, можно? Мешки под глазами. Она любит тусоваться и со вчерашнего вечера еще не протрезвела.
— Точно!
Нева Петровна, возле вас — всё львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
вы — первая. Я чувствую, что — вы.
Послушайте, не ускоряйте бег,
банальным славословьем вас не трону:
ведь я не экскурсант, Нева Петровна,
я просто одинокий человек.
Мы снова рядом. Как я к вам привык!
Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.
Я знаю: вас великие любили,
да вы не выбирали, кто велик.
Бывало, вы идете на проспект,
не вслушиваясь в титулы и званья,
а мраморные львы — рысцой за вами
и ваших глаз запоминают свет.
И я, бывало, к тем глазам нагнусь
и отражусь в их океане синем
таким счастливым, молодым и сильным
Так отчего, скажите, ваша грусть?
Пусть говорят, что прошлое не в счет.
Но волны набегают, берег точат,
и ваше платье цвета белой ночи
мне третий век забыться не дает.
Вы презираете тех, кто принадлежит к высшим кругам, за их снобизм, за высокомерный тон, за напыщенные манеры, верно ведь? А что вы им противопоставляете? Мелкое тщеславие, любование собой, тем, что не позволяете себе неприличных мыслей, неприличных поступков, неприличного поведения. А вы знаете, что всё великое в истории искусства, всё прекрасное в жизни фактически либо оказывается тем, что вы считаете неприличным, либо рождено чувствами, с вашей точки зрения совершенно неприличными? Страстью, любовью, ненавистью, истиной.
Ещё более, чем общность душ, их объединяла пропасть, отделявшая их от остального мира. Им обоим было одинаково немило всё фатально типическое в современном человеке, его заученная восторженность, крикливая приподнятость и та смертная бескрылость, которую так старательно распространяют неисчислимые работники наук и искусств для того, чтобы гениальность продолжала оставаться большою редкостью.
Их любовь была велика. Но любят все, не замечая небывалости чувства.
Для них же – и в этом была их исключительность – мгновения, когда, подобно веянью вечности, в их обречённое человеческое существование залетало веяние страсти, были минутами откровения и узнавания всё нового и нового о себе и жизни.
Дух осуждения
Когда, в одежды правды облачась,
Дух осужденья в сердце проникает, –
Грехов людских губительную грязь
Он вглубь меня настойчиво вбирает.
Приняв практичный рассужденья вид,
Врагов коварных рядом он рисует,
Он искру самых мелочных обид
В великий пламень ревностно раздует.
Он будет мне лукаво предлагать
Круг бытия без всех прикрас увидеть, –
А между тем, научит зла желать,
Научит мир винить и ненавидеть
И рухнет всё, и станет всё не так:
Вот совесть к Богу больше не взывает,
И свет любви иссяк и правит мрак,
И всё живое в сердце умирает.
Скучные уроки о важном
Расставшись нехотя с игрушками,
В том убедив себя, что – «надо!»,
Зубрил унылый отрок Пушкина,
Почтив стихи поникшим взглядом.
Программы школьные украсили
Поэтов строки, а на деле –
Открыть страну великой классики
Потомкам так и не сумели.
С тех пор достичь стремимся всуе мы
Высот искусства, но бесчестно
Зловещей тенью бескультурие
Нас настигает повсеместно.
И как, скажите, будет правильно?
Судить потомков ли сурово? –
Иль те виновней, кем украдено
Живое, искреннее слово?!
08.01.2011 г.
Содрогаясь от быстротечности...
Содрогаясь от быстротечности,
Век наш мчится туда, где сытно.
Радость жертвы во имя вечности
В огрубевших сердцах забыта.
А любви-то как всем нам хочется
И великих чудес от Бога –
Постигающим одиночество
(Хоть приятных знакомых много).
Ныне часто игра – с реальностью –
Перемешаны: стёрты грани.
Тон учтивой людской формальности
Не врачует сердца, но ранит.
Исполнять не спешим заветы мы,
Ум тревожен, душа устала
И на тяжесть пути всё сетуем,
Но она – не Господня кара.
Это тяжесть плодов сомнения,
Ложной сладости уз порока,
Тяжесть праведных дел забвения,
Слов напрасных, что жгут жестоко.
Зыбок век наш в дурмане пошлого,
Что бесчестен, но горд собою,
Что списал в пережитки прошлого –
Путь, увенчанный чистотою.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Великие» — 2 837 шт.