Цитаты в теме «воля», стр. 23
Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселяющиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя такими умными и непоколебимыми как эти зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумашествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном и заключается истина.
У меня гитара есть — расступитесь стены!
Век свободы не видать из-за злой фортуны!
Перережьте горло мне, перережьте вены —
Только не порвите серебряные струны!
Я зароюсь в землю, сгину в одночасье —
Кто бы заступился за мой возраст юный!
Влезли ко мне в душу, рвут ее на части —
Только б не порвали серебряные струны!
Но гитару унесли, с нею — и свободу, —
Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды!
Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду —
Только не порвите серебряные струны!»
Что же это, братцы! Не видать мне, что ли,
Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?!
Загубили душу мне, отобрали волю, —
А теперь порвали серебряные струны.
Если существует на свете что-либо ужасное, если есть действительность, превосходящая самый страшный сон, то это: жить, видеть солнце, быть в расцвете сил, быть здоровым и радостным, смеяться над опасностью, лететь навстречу ослепительной славе, которую видишь впереди, ощущать, как дышат легкие, как бьется сердце, как послушна разуму воля, говорить, думать, надеяться, любить, иметь мать, иметь жену, иметь детей, обладать знаниями, — и вдруг, даже не вскрикнув, в мгновение ока рухнуть в бездну, свалиться, скатиться, раздавить кого-то, быть раздавленным, видеть хлебные колосья над собой, цветы, листву, ветви и быть не в силах удержаться, сознавать, что сабля твоя бесполезна, ощущать под собой людей, над собой лошадей, тщетно бороться, чувствовать, как, брыкаясь, лошадь в темноте ломает тебе кости, как в глаз тебе вонзается чей-то каблук, яростно хватать зубами лошадиные подковы, задыхаться, реветь, корчиться, лежать внизу и думать: «Ведь только что я еще жил!».
Тихий ветер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно куры,
Как у нас в соломенной Рязани.
Тот же месяц, только чуть пошире,
Чуть желтее и с другого края.
Мы с тобою любим в этом мире
Одинаково со всеми, дорогая.
Ночи теплые, — не в воле я, не в силах,
Не могу не прославлять, не петь их.
Так же девушки здесь обнимают милых
До вторых до петухов, до третьих.
Ах, любовь! Она ведь всем знакома,
Это чувство знают даже кошки,
Только я с отчизной и без дома
От нее сбираю скромно крошки.
Счастья нет. Но горевать не буду —
Есть везде родные сердцу куры,
Для меня рассеяны повсюду
Молодые чувственные дуры.
С ними я все радости приемлю
И для них лишь говорю стихами:
Оттого, знать, люди любят землю,
Что она пропахла петухами.
Излюбленный прием темных — обессилить, в собственных своих глазах сделать ничтожеством, не заслуживающим даже самоуважения, и, превратив в ничто, распорядиться подавленной волей по своему полному усмотрению. А Я Говорю: «Ничтожества собой не являйте». Это они яро стремятся превратить вас в ничто, и сделать ничем, и поработить окончательно. Особенно в случае неудачно складывающихся условий осознания силы своей утратить нельзя. Можешь пользоваться всем, что находится в твоем распоряжении, и тьму не щадить. Не может быть пощады к тем, кто хочет тебя сокрушить. Разве тебя пощадили? Нет, сделали все возможное, чтобы нанести наибольший и наичувствительнейший вред. Борись.
Не тот велик, кто без забот, а тот, кто среди тяжких забот, и тревог, и невзгод дух свой хранит от попрания ими. Видели часто людей, растоптанных духом, чей дух сломлен был и сокрушен волнами внешних воздействий. Росту себе нельзя даже локтя прибавить, или изменить Законы природы, или вращенье Земли, или упрямство двуногих, но дух свой охранить от попрания можно, ибо процесс охранения духа проходит внутри и может совершенно не касаться того, что происходит вовне. Вовне может происходить самое невероятное, беспокойное, страшное: могут разрушаться города, истребляться народы, меняться внезапно формы привычных условий жизни, эпидемии, наводнения, катастрофы — все может происходить вовне. Но дух остается внутри, не затрагиваемый прямо всем этим, если воля сумеет от внешних воздействий его охранить. Даже смерть тела не прекращает жизнь духа, даже смена других оболочек. Так, сосредоточив в духе основание жизни, можно над жизнью подняться победителем жизни.
— Прекрасный вечер, Мэри, — сказал он.
— Последний для меня.
— Не говорите так, дорогая.
— Отчего же? Мне надоело жить, Ральф, с меня хватит. — Недобрые глаза ее смотрели насмешливо. — Вы что, не верите? Вот уже семьдесят лет с лишком я делаю только то, что хочу, и тогда, когда хочу, и если смерть воображает, будто в ее воле назначить мой последний час, она сильно ошибается. Я умру, когда сама захочу, и это никакое не самоубийство. Наша воля к жизни — вот что нас здесь держит, Ральф; а если всерьез хочешь с этим покончить, ничего нет проще. Мне надоело, и я хочу с этим покончить. Только и всего.
Милый стишок о двух братцах хомячках
Живут со мной два братца хомяка.
Один весь серый, толстый, даже слишком
А у другого рыжие бока,
А сам белёсый. Но худой, как мышка.
Пытается он прутья клетки грызть,
Надеясь тщетно выбраться на волю.
А серому по вкусу эта жизнь:
Он сыт, ленив, спокоен и доволен.
Когда не ест, он пьёт. Когда не пьёт,
Он спит. И совершенно не желает
Судьбы иной. А братец прут грызёт.
Его безумно мир огромный манит
Вчера зашла знакомая одна,
И сразу к клетке: «Ах, какие душки!
А как их звать?!» — воскликнула она.
«Антипка, — я ответил ей, — и Ушкин»
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы Мать вспоминаем»
Скупую слезу утирая с лица,
Стою и согласно киваю.
Во время чумы и во время войны,
Во тьме непроглядной кромешной
Мы Мать вспоминаем, ведь мы же — сыны!
И дочери тоже, конечно
В глубоком метро, на борту корабля
В холодных космических далях
Когда пропадает из виду Земля!
Мы тоже про Мать вспоминаем.
В беде и в победе, в огне и в воде,
И в Африке, и в Антарктиде,
В Тагиле, и в Пизе, и в Караганде
Мы Мать вспоминаем всегда и везде!
Надеюсь отцы не в обиде?
На воле, на зоне, в труде и в бою бомжи, буржуи
Мы Мать вспоминаем родную свою!
Но чаще, конечно, — чужую.
...лишь страх перед собственными желаниями, перед демоническим началом в нас заставляет отрицать тот очевидный факт, что в иные часы своей жизни женщина, находясь во власти таинственных сил, теряет свободу воли и благоразумие; некоторым людям, по-видимому, нравится считать себя более сильными, порядочными и чистыми, чем те, кто легко поддается соблазну, и, по-моему, гораздо более честно поступает женщина, которая свободно и страстно отдается своему желанию, вместо того чтобы с закрытыми глазами обманывать мужа в его же объятиях, как это обычно принято.
Я молод — мне двадцать лет, но все, что я видел в жизни, — это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками. Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой, и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все люди моего возраста, у нас и у них, во всем мире, это переживает все наше поколение. Что скажут наши отцы, если мы когда-нибудь поднимемся из могил и предстанем перед ними и потребуем отчета? Чего им ждать от нас, если мы доживем до того дня, когда не будет войны? Долгие годы мы занимались тем, что убивали. Это было нашим призванием, первым призванием в нашей жизни. Все, что мы знаем о жизни, — это смерть. Что же будет потом? И что станет с нами?
Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько И все работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, — дураком Что ж, — он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю жизнь раб, и все тут!
Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И поскольку он представляет себя уже после того, как начинает существовать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из себя делает.
Хочешь я буду лучше? И пахнуть слаще,
Май предвкушая впитывать солнца свет.
Хочешь я покорюсь тебе, милый мальчик?
В комнате полной дыма от сигарет.
Хочешь станцую? Может чуть-чуть развратно,
Мне чувства на волю нравится отпускать,
Если со мною, знай, нет пути обратно,
Если со мною, то на других плевать —
Это запомни и протяни мне руки,
Да, я воровка, счастье свое краду
Пусть все шипят там: «Что тебе с этой суки?»
«Друг, ну она же будет гореть в аду!»
Ты их не слушай, хочешь я буду нежной?
Может быть дерзкой? Нравится на краю?
Робкие пальцы, чувствую под одеждой
— Милый мой мальчик, как я тебя люблю.
Здравствуй мое прошлое извечное,
Здравствуй незабытое, далекое.
Как ты, мое счастье безупречное?
Как ты, одиночество жестокое.
Я нормально, стены, дом, квартира.
Завтраки как прежде мне не лезут.
Мне так мало города и мира
Эти улицы не душат, просто режут.
Кто-то мне ласкает руки грубо,
Убирает локоны за уши.
И целует безнадежно губы.
Но все это мне противно. Слушай
Возвращайся в мой огромный разум.
Что ты хочешь? Тело, ласки, воли?
Разве предавала я? Ни разу.
Так кому терпеть все эти боли.
Здравствуй пустота моя жестокая,
Кто всё это слышит? Я и только.
На душе моей дыра глубокая,
Говоришь пройдет. А ждать мне сколько?
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Воля» — 1 428 шт.
