Цитаты в теме «зуб», стр. 33
Заботливая жена
В курятник к крестьянину, живущему на окраине небольшого села, повадилась лиса кур воровать. Вечером хозяин сел в засаде с ружьем караулить лису. Жена охотника то и дело окликала его, выходя на крыльцо: «Дорогой, ну, скоро ты? Иди ужинать!» Но охотник молчал, не желая спугнуть лису. Жена не унималась: «Дорогой, почему не отвечаешь? Ты идешь ужинать или нет?» Не отвечая жене, крестьянин настроился дождаться лису и молчал. Наконец, жена крикнула ему в темноту: «Вот что, ты как хочешь, а я сажусь ужинать!» — «Иду, иду, без меня не садись!» — не выдержал охотник и зашел в дом. Когда он с женой сидел за столом, закудахтали куры. Крестьянин выбежал с ружьем, выстрелил в темноту, но было поздно — лиса убежала, унося в зубах курицу. Когда незадачливый охотник зашел в дом, жена спросила его: «Ну, что? Досталось лисе?» — «Досталось! Курица на ужин!» — Развел руками крестьянин. Познай цену своего молчания и во век не узнаешь потерь.
С другими любовницами он не спал никогда. Посещая их, он мог уйти в любое время. Хуже было, когда они приходили к нему, и он вынужден был им объяснять, что страдает бессонницей, что рядом с другим человеком не может уснуть и потому после полуночи отвезет их домой. Эти объяснения были недалеки от правды, но главная причина крылась в другом, гораздо худшем, и он не осмеливался ее высказать: в минуту, следовавшую за любовной близостью, его охватывало непреодолимое желание остаться одному; пробуждаться посреди ночи рядом с чужим существом ему было неприятно; общее утреннее вставание его отвращало; ему вовсе не хотелось, чтобы кто — то слышал, как в ванной он чистит зубы, не привлекал его и завтрак тет-а — тет.
Даже если наперекор,
Всем разумностям вопреки,
Я минорный беру аккорд,
Стиснув зубы и кулаки.
И с любовью наперевес
Проходя оборонный дзот,
Я скорее с тобой, чем без.
Я скорее к тебе, чем от.
Чтоб сорвать наконец покров,
Ибо то, что внутри, – болит.
Ты спроси ведь ответ готов.
Только надо ли? Надо ли?
Написать?.. Но рука дрожит.
У виска разум держит ствол
Мне б броню свою всю сложить,
Сдаться чувству на произвол.
Мне б сказать тебе это вслух
Или дать по глазам прочесть.
Ведь так сложно всё вжать в 5 букв,
Что к тебе в моем сердце есть...
И я сам – вялый, расслабленный, непристойный, переваривающий съеденный обед и прокручивающий мрачные мысли, – я тоже был лишним. К счастью, я этого не чувствовал, скорее я понимал это умом, но мне было не по себе, потому что я боялся это почувствовать Я смутно думал о том, что надо бы покончить счеты с жизнью, чтобы истребить хотя бы одно из этих никчемных существований. Но смерть моя тоже была бы лишней. Лишним был бы мой труп, моя кровь на камнях, среди этих растений, в глубине этого улыбчивого парка. И моя изъеденная плоть была бы лишней в земле, которая ее приняла бы, и наконец мои кости, обглоданные, чистые и сверкающие, точно зубы, все равно были бы лишними: я был лишним во веки веков.
Мне говорят,
Качая головой:
"Ты подобрел бы.
Ты какой-то злой".
Я добрый был.
Недолго это было.
Меня ломала жизнь
И в зубы била.
Я жил
Подобно глупому щенку.
Ударят - я подставлял щеку.
Хвост благодушия,
Чтобы злей я был,
Одним ударом
Кто-то отрубил!
И я вам расскажу сейчас
О злости, о злости той,
С которой ходят в гости,
И разговоры чинные ведут,
И щипчиками сахар в чай кладут.
Когда вы предлагаете
Мне чаю, я не скучаю -
Я вас изучаю, из блюдечка
Я чай смиренно пью
И, когти пряча,
Руку подаю.
И я вам расскажу еще
О злости...
Когда перед собранием
Шепчут: "Бросьте!..
Вы молодой,
И лучше вы пишите,
А в драку лезть
Покамест не спешите",—
То я не уступаю
Ни черта!
Быть злым к неправде —
Это доброта.
Предупреждаю вас:
Я не излился.
И знайте —
Я надолго разозлился.
И нету во мне робости былой.
И - интересно жить, когда ты злой!
Один старик писал с меня Мадонну
По просьбе преподобного отца
Тот говорил: «Глаза твои бездонны.
Прекрасней нет ни тела, ни лица.
Ты рождена Нет — соткана из света,
Ведь сам Господь тебя благословил.
Печальный агнец в лапах злого ветра
Ты создана для жертвенной любви.
Ты ночью приходи ко мне молиться, —
Шептал он мне, — отдайся, наконец!
Я помогу тебе с Пути не сбиться»
— Побойтесь Бога, пресвятой отец!
Он побледнел. Сердито стиснул зубы.
Перекрестился. Сплюнул. Отошел.
А я смотрела с отвращением, грубо,
На то, как он набросил капюшон.
Художнику небрежно, как обычно,
Он приказал закончить мой портрет
А мне он бросил сухо и цинично:
«Таких как ты сжигают на костре!»
В те времена, в стране зубных врачей,
Чьи дочери выписывают вещи
Из Лондона, чьи стиснутые клещи
Вздымают вверх на знамени ничей
Зуб Мудрости, я, прячущий во рту,
Развалины почище Парфенона,
Шпион, лазутчик, пятая колонна
Гнилой цивилизации — в быту
Профессор красноречия,- я жил
В колледже, возле главного из Пресных
Озер, куда из водорослей местных
Был призван для вытягивания жил.
Все то, что я писал в те времена,
Сводилось неизбежно к многоточию.
Я падал, не расстегиваясь, на постель свою.
И ежели я ночью
Отыскивал звезду на потолке,
Она, согласно правилам сгорания,
Сбегала на подушку по щеке
Быстрей, чем я загадывал желанье.
— Мы все как-то вдруг синхронно уяснили, что следует прикидываться умненькими, ироничными, расчетливыми, хладнокровными тварюшками. Но ведь Мы не совсем такие?
– Мы совсем не такие, ясен пень. Мы – нежные, сентиментальные, чувствительные, недолговечные комочки органики. Мы – страшно сказать! – добрые и хорошие. Признаваться в этом чрезвычайно, неописуемо стыдно. Поэтому мы стараемся не выдать себя даже в мелочах. А совершив оплошность, сгораем со стыда, отворачиваемся к стене, губы – в кровь, зубы – в крошку. Непереносимо!
Сто раз закат краснел, рассвет синел,
сто раз я клял тебя, песок моздокский,
пока ты жег насквозь мою шинель
и блиндажа жевал сухие доски.
А я жевал такие сухари!
Они хрустели на зубах, хрустели
А мы шинели рваные расстелем —
и ну жевать.
Такие сухари!
Их десять лет сушили, не соврать,
да ты еще их выбелил, песочек
А мы, бывало, их в воде размочим —
и ну жевать, и крошек не собрать.
Сыпь пощедрей, товарищ старшина!
Пируем — и солдаты и начальство
А пули?
Пули были. Били часто.
Да что о них рассказывать, —
война.
1958
— Я не позволю! Я хочу, чтоб никто, кроме меня. Я убью всякого, кто Потому что вас — я вас — -
Я увидел: лохматыми лапами он грубо схватил её, разодрал у ней тонкий шёлк, впился зубами — я точно помню: именно зубами.
Уж не знаю как — I выскользнула. И вот — глаза задёрнуты этой проклятой непроницаемой шторой — она стояла, прислонившись спиной к шкафу, и слушала меня. Помню: я был на полу, обнимал её ноги, целовал колени. И молил: «Сейчас — сейчас же — сию же минуту »
Острые зубы — острый, насмешливый треугольник бровей. Она наклонилась, молча отстегнула мою бляху.
— «Да! Да, милая — милая», — я стал торопливо сбрасывать с себя юнифу. Но I — так же молчаливо — поднесла к самым моим глазам часы на моей бляхе. Было без пяти минут 22.30. Я похолодел. Я знал, что это значит — показаться на улице позже 22.30. Все мое сумасшествие — сразу как сдунуло. Я — был я. Мне было ясно одно: я ненавижу её, ненавижу, ненавижу!
— Это ваша дочь?
Дамилола наморщился, словно Грым сказал бестактность. Кая, наоборот, засмеялась, показывая острые жемчужные зубы.
— Он мой carbohydrate parent.
— Твой кто? — переспросил Грым.
— Она шутит, — сказал смущенный Дамилола. — Есть такая церковноанглийская идиома — «sugar daddy», сахарный папашка. Пожилой мужчина, который содержит молодую девушку и делает ей всякие подарки.
— А ты мне никаких подарков не делаешь, — сказала Кая. — Поэтому ты не сахарный папашка, а вот именно что карбогидратный родитель. Или даже сахариновый опекун, был такой заменитель сахара.
— А почему опекун? — спросил Дамилола.
— От глагола «печь».
Ты считаешь, что любишь. Но что такое «любить» – не знаешь и сам. Можешь ли ты честно сказать, что не ищешь своих удовольствий? Не раздражаешься, готов принимать человека и в болезни, и в дурном настроении, готов бесконечно терпеть? Прощать несовершенство, ошибки, недостатки? Некрасивость, появляющиеся морщины, портящиеся постепенно зубы? Всегда отдавать, ничего не получая взамен? Любовь – это бесконечные мелкие жертвы. Крупные жертвы от тебя будут требовать редко, а вот мелкие – каждую секунду. И если ты к ним не готов, не готов и к любви. Назови свое чувство как-нибудь иначе и не пачкай хорошего слова. Оно и так сейчас испачкано вконец.
Мальчик-вор и его мать
Мальчик в школе украл у товарища дощечку и принес матери. А та не только его не наказала, но даже похвалила. Тогда в другой раз он украл плащ и принес ей, а она приняла это еще охотнее. Время шло, мальчик стал юношей и взялся за кражи покрупнее. Наконец, поймали его однажды с поличным и, скрутив локти, повели на казнь; а мать шла следом и колотила себя в грудь. И вот он сказал, что хочет что-то шепнуть ей на ухо; подошла она, а он разом ухватил зубами и откусил ей кусок уха. Стала мать корить его, нечестивца: мало ему всех его преступлений, так он и родную мать еще увечит! Перебил ее сын: «Кабы наказала ты меня, когда я в первый раз принес тебе краденую дощечку, — не докатился бы я до такой судьбы и не вели бы меня сейчас на смерть». Басня показывает: если не наказать вину в самом начале, она становится все больше и больше.
– Идеальных людей не бывает! У каждого есть хотя бы один недостаток. Кто-то толст, у кого-то лицо в прыщах, у кого-то ноги кривые, у кого-то фамилия звучит как у потомственного кретина или на зубах пластинка И разумеется, находятся люди, которые счастливы об этом напомнить, чтобы жизнь мёдом не казалась. Вы злитесь, втайне страдаете, пытаетесь отшутиться, выискиваете убийственные фразочки
— Они почему-то не срабатывают!
– Ты мудр, сын мой. Разумеется, они не срабатывают. А почему? Потому что тебе обидно и больно, а эти пиявки всегда чутко реагируют на чужую боль. Их не проведёшь. И пока тебе будет обидно, они станут упорно присасываться и не оставят в покое, пусть даже их собственная кривоногость втрое превышает твое базовое косоглазие.
Обычно, когда человек смотрит на свое отражение в зеркале, он замечает кожу, если разглядывает морщинки, глаза — если собирается умыться, зубы — перед тем как их почистить. Он видит губы, щеки, нос, брови, ресницы Но он почти никогда не видит в зеркале своего лица.
Когда вы встречаете человека, вы, напротив, смотрите именно на его лицо. Вам интересен его образ. Только убедившись в том, что это образ вам симпатичен или, напротив, неприятен, вы приглядываетесь к деталям — к глазам, губам, носу. Вы словно бы пытаетесь подтвердить, удостовериться в своем первом впечатлении.
Лицо человека передает вам информацию о нем, о его состоянии, эмоциях, внутреннем облике. Нос, сам по себе, об этом не расскажет, да и от губ ответа на этот вопрос не дождешься. Даже глаза, взятые и рассмотренные отдельно, словно вырезанные из фотографии, умирают. Их блеск и их сила теряются. Без лица в них нет и души.
Я прекрасно знаю, кто я и что я, – снова прервал ее поручик. – Я из тех, кому люди плюют на руки, когда работает, и в тарелку, когда ест. Я из тех, кто глотает шпаги и мрак, сигает из огня в полымя, а моя левая нога не желает добра правой. В одном кармане у меня растет пшеница, в другом – трава, душу свою ношу в носу, а все меня учат чихать. У отца моего только иногда облако набегает на солнце, а мне то дождь льет в миску, то снег валит в кровать. Я из тех, кто вилкой чешется и ножи в землю сажает да растит зубы, потому что ложки у меня не растут, пока я ем
Мы видим людей, которые еще живы, хотя у них нет головы; мы видим солдат, которые бегут, хотя у них срезаны обе ступни; они ковыляют на своих обрубках с торчащими осколками костей до ближайшей воронки; один ефрейтор ползет два километра на руках, волоча за собой перебитые ноги; другой идет на перевязочный пункт, прижимая руками к животу расползающиеся кишки; мы видим людей без губ, без нижней челюсти, без лица; мы подбираем солдата, который в течение двух часов прижимал зубами артерию на своей руке, что бы не истечь кровью; восходит солнце, приходит ночь, снаряды свистят, жизнь кончена.
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Зуб» — 757 шт.