Начиная с определенного момента жизни каждый в ответе за то, что он делает. И за то, чего он не делает.
У всех свой путь, своя цель, но всех нас ждет один конец. Все дороги ведут в никуда. Значит вся радость и смысл не у цели, а в самой дороге.
У всех у нас есть страхи. Но у тех, кто смотрит им в лицо, есть еще и мужество.
Наши пороки сперва прохожие, потом гости и, в конце концов, наши хозяева.
У всех есть план до момента пока они не получили по морде.
На географических картах пятнадцатого века в углу изображали большое безымянное пространство, на котором были начертаны три слова: Hiс sunt leones [тут водятся львы]. Такие же неисследованные области есть и в душе человека. Где-то внутри нас волнуются и бурлят страсти, и об этом тёмном уголке нашей души можно также сказать: «Hiс sunt leones».
Особый случай.
Жили-были, варили кашу, закрывали на зиму банки. Как и все, становились старше. На балконе хранили санки, под кроватью коробки с пылью и звездой с новогодней ёлки. В общем, в принципе – не тужили. С расстановочкой жили, с толком.
Берегли на особый случай платье бархатное с разрезом, два флакона духов от гуччи, фетра красного полотреза, шесть красивых хрустальных рюмок и бутылку китайской водки. А в одной из спортивных сумок надувную хранили лодку.
Время шло, выцветало платье, потихоньку желтели рюмки, и в коробочке под кроватью угасала звезда от скуки. Фетр моль потихоньку ела, лодка сохла и рассыпалась. И змея, заскучав без дела, в водке медленно растворялась. Санки ржавились и рыжели. Испарялся закрытый гуччи. Жили, были, и постарели, и всё ждали особый случай.
Он пришёл, как всегда, внезапно. Мыла окна, и поскользнулась. В тот же день, он упал с инфарктом. В этот дом они не вернулись.
Две хрустальные рюмки с водкой, сверху хлеб, по квартире ветер. Полным ходом идёт уборка, убираются в доме дети.
На помойку уходят санки, сумка с лодкой, дырявый фетр. Платьем, вывернув наизнанку, протирают за метром метр подкроватные толщи пыли. В куче с хламом – духи от гуччи.
Вот для этого жили-были. Вот такой вот "особый случай".
Я всегда делил человечество на две части. Есть люди-сады и люди-дома. Эти всюду таскают с собой свой дом, и ты задыхаешься в их четырех стенах. Приходится с ними болтать, чтобы разрушить молчание. Молчание в домах тягостно. А вот в садах гуляют. Там можно молчать и дышать воздухом. Там себя чувствуешь непринужденно.