Цитаты в теме «лицо», стр. 22
Я прихожу к тебе, когда ты спишь...
Уже не плачу, просто разучилась,
Я жду, когда во мне переболишь...
Когда переболишь, скажи на милость?
Я глажу тебе медленно лицо,
Целую твои волосы и руки
И на стекле оставлю письмецо -
Послание от невидимой подруги...
Одно лишь слово - крупно – «Отпусти»
Я знаю, когда окна запотеют,
Те мутные туманные листы
Проявят на стекле мою затею...
Однажды я исчезну навсегда
Так будет, я серьезно, не пугаю,
Когда я на окошке изо льда
Увижу твою надпись «Отпускаю».
Странно устроена наша память
Со временем память стирает лица,
И сердце может в груди оттаять,
Простить, закрыть у судьбы страницу.
Так и живем полосатой жизнью,
Где черное с белым переплетается,
То, поддаваясь тоске и унынью,
То убеждаясь, что жизнь продолжается
Кто-то кого-то трусливо бросил,
Кто-то обидел и сделал больно,
Кто-то уехал, когда стал взрослым,
С кем-то пути разошлись добровольно
Мозг еще будет искать причину,
Вернуть пытаться, чтоб все исправить,
И разрываться наполовину,
И напрягаться, тревожа память.
Пока все силы не истощатся,
Пока не закроется дверца у сердца,
Пока не закончится время запаса
Соленых сухариков черного хлебца
Тускнеют события, числа, даты,
И раны души покрываются коркой,
И все забывается, только цитаты
За память цепляются поговоркой.
Кого бы ты сейчас ни обнимал,
Желаю полюбить ее. Наверно
Так важно, чтобы кто-то понимал,
Мелькал и, даже, действовал на нервы.
Кого бы ты сейчас ни целовал,
Хочу, чтобы любимым был без меры.
По сути, человек — ничтожно мал,
Когда ему — ни помощи, ни веры.
Когда ему и летом и зимой,
Одно лицо — блондинки и брюнетки.
И как невыносим этот покой.
А смелые мы все по малолетке
И что бы ты сейчас ни возразил,
Когда мы чувственно с тобой погасли,
Я из последних вымотанных сил,
Тебе желаю искренне: будь счастлив!
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
Дорогой, уважаемый, милая, но неважно
Даже кто, ибо черт лица, говоря
Откровенно, не вспомнить, уже не ваш,
Но и ничей верный друг вас приветствует с одного
Из пяти континентов, держащегося на ковбоях;
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
И поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;
Поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
В городке, занесенном снегом по ручку двери,
Извиваясь ночью на простыне --
Как не сказано ниже по крайней мере --
Я взбиваю подушку мычащим «ты»
За морями, которым конца и края,
В темноте всем телом твои черты,
Как безумное зеркало повторяя.
Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается о, как это ужасно!
Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом, заглянет в глаза, входнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет, это я, твоя Катя. Я пришла к тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит — это я, твоя Катя. И если смерть, склониться над твоим изголовьем и больше не будет сил бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останеться в сердце — это буду я, и я спасу тебя.
«Суеверия — трусость перед лицом Божественного», — писал Теофраст, живший в период основания Александрийской библиотеки. Мы населяем мир, атомы которого образовались в звездных недрах, мир, где каждую секунду рождаются тысячи звезд, где в воздухе и водах молодых планет солнечный свет и разряды молний зажигают искру жизни, где сырье для биологической эволюции иногда создается взрывом звезды на другом краю Млечного Пути, где образовались сотни миллиардов таких красивых галактик, — это Космос квазаров и кварков, снежинок и светлячков, где могут быть черные дыры, другие вселенные и внеземные цивилизации, чьи радиосообщения в этот самый момент поступают на Землю. Как бледно в сравнении с этим выглядят притязания суеверий и псевдонауки; как важно для нас заниматься научными исследованиями — этим принципиально человеческим делом.
У меня за душой ничего, у него,
Как всегда, пир горою, если хочешь —
Молись на него,
Если хочешь — останься со мною.
Я могу на гитаре сыграть,
Я могу быть отчаянно милым,
И совсем не хочу выяснять —
В чью постель до меня ты ложилась.
Мы почти не похожи вдвоём,
Я бываю смешным и упрямым,
Со своим не модельным лицом
Нравлюсь только подвыпившим дамам.
Я бы розы дарил каждый раз,
Я б дождался когда ты влюбилась,
Всё могло получиться у нас
Если б ты на него не молилась.
Нет, внутри ничего не ёкает, не ломается, не дрожит.
И никто не знает, как сильно ткани поражены,
Как источен в ребрах седой гранит и как лоб горит.
Тебе не все равно, чем он дышит,
О ком думает, кем живет.
Как ни стелись, ни ломай — все равно уйдет,
Когда она его позовет.
И останется лишь воспоминаний мед,
Самолет, оставивший дымный след и колючий плед.
А за ним таких как ты — вереницы, стаи,
Летящие клином птицы, жаждущие свинца.
Что ему до того, что твои ресницы
Покрывает засоленная пыльца?
Ты ему — цветок, надломленный в пояснице,
За тобой ни выеденного яйца, лишь овал лица.
Подобрать бы к нему ключик,
Шифр из нечаянных слов и рифм,
Что толкутся во мне, скорбя.
А пока — лишь слова молитв,
Лишь бы ты был здоров и жив!
И, когда телефон звонит,
В череде из трехкратных цифр,
Чтоб я видела не тебя.
Разбуди меня в сентябре:
Мне все время хочется спать.
У меня под окном, во дворе
Листья начали умирать.
Разбуди меня тишиной,
Той, что эхом стоит в ушах!
У меня на душе покой —
Стрелки замерли на часах!
Разбуди меня воем птиц,
Тех, что стаями мчат на юг.
Среди глупых, красивых лиц
Затерялся мой верный друг.
Встала на ноги — вам в упрек,
Тем, что славили мою боль.
Моя молодость мне в урок
Подарила другую роль.
От ограды и до дверей,
Мне бы, сонной, до танцевать.
Разбуди меня в сентябре:
Мне все время хочется спать.
Поэтому помни меня.
Мне так трудно представить,
Вернее совсем невозможно
Что случилось бы вдруг,
Если память моя потеряла тебя
И на уровне сердца защемит
Вдруг где-то подкожно
Лишь от мысли такой,
Что прервется вся нить бытия
Ну, а как без тебя, да никак,
Безобразно пустынное нечто
Где услышать нельзя,
Ни увидеть, кем ты окружен
И я буду бродить по пустыне
С оглохнувшей памятью вечно
И смотреть всем в глаза,
Так надеясь не стать миражом
Пересохшим губам будет
Трудно так вымолвить слово
Что бы кто подсказал, где найти
Мне тот крест, у которого падая ниц
Попросить мне прощенья
За память, которая снова и снова
Все не может найти мне дорогу
К тебе среди тысячи лиц
Мне так трудно представить,
Вернее совсем невозможно
Как бы жил я без памяти,
Жил никогда не любя
Я ведь связан с тобой,
Как бы все не казалось тебе очень сложно
Твоей памятью чистого сердца,
Поэтому помни меня.
Каждую секунду он вдыхал, запах травы, прохладный воздух на его лице, были драгоценностью. Тяжело было думать, что люди проживали годы и годы, пропадающие впустую, медленно тянущиеся годы, а он цеплялся за каждую секунду.
Просто быть живым, смотреть, как солнце поднимается над блистающими снежными холмами, — это же величайшее сокровище на земле.
Тайна и ложь — это то, что мы принимаем, став взрослыми.
Последний враг, которого нужно победить — смерть.
Потому что иногда нужно думать не только о своем спасении! Иногда нужно думать об общем благе!
Каждая человеческая жизнь равноценна другой и достойна спасения.
Богатства в мире нет бесценей, чем разум сильный с правой целью
*****
Всё возможно, если никто не доказал, что этого не существует.
Ты знаешь, а все еще будет.
Рассвет распахнется влюбленностью лиц.
И кто-то целуя, тебя разбудит.
Ты только люби. Ведь Любовь — это миг.
И кто-то раскроет в порыве объятья,
Губами прильнет Защемит вдруг Душа
Любовь, как невеста, в чарующем платье
Раскрасит вдруг будни, входя не спеша.
И грусть вдруг, споткнувшись, уйдет за пороги,
Уступит и ложе, и душу, и ночь,
Любовь не приходит заказом по срокам
Она только там, где любить мы не прочь.
Смутится Душа, ах, что еще будет!
И сердце в улыбке от счастья сведет.
Забудется грусть, и в распахнутых буднях
Захочется снова с Любовью в полет.
Спокойной ночи! Спи! Я расстаюсь с тобой.
Пусть ангелы тебе навеют сновидение.
Спокойной ночи! Спи! Да обретешь забвение!
И сердцу скорбному желанный дашь покой.
И пусть от каждого мгновения со мной
Тебе запомнится хоть слово, хоть движенье,
Чтоб, за чертой черту, в своем воображение
Меня ты вызвала из темноты ночной!
Спокойной ночи! Дай в глаза твои взглянуть,
В твое лицо Нельзя? Ты слуг позвать готова?
Спокойной ночи! Дай, я поцелую грудь!
Увы, застегнута! О, не беги, два слова!
Ты дверь захлопнула Спокойной ночи снова!
Сто раз шепчу я: «Спи», — чтоб не могла уснуть.
Он вернется, когда не нужно.
Когда снова зажгутся звезды,
И на улице станет душно.
Он придет, когда будет поздно.
Ты не будешь искать с ним встречи,
Его лицо в голове уже скроется дымом,
Когда узнаешь, что время лечит,
Что не сходится свет клином.
Он придет, они все приходят.
Когда вновь начинаешь спать.
Только время, оно уходит.
Ну, а ты перестанешь ждать.
Он придет, исходив весь город.
Когда голос его простужен.
А в душе у тебя будет холод.
Он вернется, когда не нужен.
Сад познания заполнен разными цветами и растениями, и хорошо, если среди них нет ядовитых. Часто ядовитыми мыслями люди отравляют себя, недоумевая, откуда болезни, уныние, подавленность и прочие следствия яда. Вот вспыхнула злобная мысль или мысль раздражения, своим ядом она раздражает прежде всего своего породителя, хотя по неразумию своему он и думает, что эта мысль направлена на соседа, но его самого поразить не может. Отчего же тогда каждое раздражение вызывает омрачение сознания? Или от злобы чернеет лицо? О самопоражениях от мыслей следует думать. Много вреда ими люди себе причиняют, не понимая, что сами наказуют себя. Конечно, наносится вред и окружающим, и пространству, и жертвам, на которых направлены злобные мысли, но более тяжко платящим является все же их породитель. Для черного сердца все черно, но светлому светел весь мир.
В саду прогуливаясь, как-то,
Беседуя негромко,
Спросил вдруг юноша монаха,
Растеряно и робко:
«Правдивы часто и мудры,
Твои слова для всех.
Пусть, истины, порой, стары,
Но, что такое… грех?»
Молчать монаху не к лицу,
На заданный вопрос --
«Как помогаешь ты отцу,
Коль вижу, что подрос?»
Едва монах его спросил,
Ответ звучал мгновенно.
Своим рассказом удивил…
Отцу – достойна смена!
«Ответь, отбрось наивный страх;
Коль многим удивляешь,
А как – продолжил речь монах –
Ты женщину желаешь?»
Тут юноша вдруг покраснел
В смущении... в незнанье…
Знать, нужный и ответ поспел,
Монаха, в назиданье.
«С тем согласимся и поймём,
Мы истину и эту --
Грехом с тобою назовём,
Всё, что боится Света!»
У каждого своя реальность. И мы, в вечных поисках единой истины, щуримся в прицел разума, взвешиваем в руке гарпун души, мы бьем без промаха и стрелы отточены безупречно убийцы мифов, снайперы заблуждений человеческих. И чужие реальности, не совпадающие с нашей, мятой салфеткой летят в урну данности, хрипят в оболочке острых слов, отшлифованных логикой ли, интуицией ли, знанием ли, чувством ли пустые, неуместные, нежизнеспособные. И глаза людей, в которых жили эти маленькие мирки затягиваются мутной пеленой. Однажды в них вырастет новый мир, все вернется на круги своя, но пока Улыбайся, ты в прицеле истины. Но истины ли? Нет, теории. А истина едина, но она не за, не возле, не рядом, она не прячется под прозрачной вуалью слов, она не приходит незнакомкой в пелене снов, она везде, она просто есть. В сумме бытия, в единстве существования всех теорий, в целостности мира, где нет ничего лишнего, где любая, даже самая неправильная, нелепая на твой взгляд теория, не больше чем штрих, создающий общую систему мазков в портрете Бога. И нет тех, кто ближе и тех, кто дальше, и нет тех, кто знает и тех, кто не знает, и нет правых и не правых. Есть бесконечный спор людей, за шаг до того поля, где цветы и листья, где небо и земля, которые просто живут, не ища подтверждений своей исключительности, не воюя друг с другом за право признания того, что они важнее, мудрее, лучше. И снова выбирая среди множества теорий одну единственную, ту, которую понесешь ты как знамя истины, близкую и понятную тебе, ту, в которую ты захочешь поверить, как в единственно верную войди в реку, встань в воду, закрой глаза Прислушайся, вдохни полной грудью, погаси в себе пожар негодования, оскал хищника, влюбись в этот мир во всем его разнообразии, сбрось с плеч стремление обвинять и осуждать, дробить общую для всех реальность на бесформенные куски добра и зла, своего и чужого, нужного и лишнего.. И заглянув в лицо Бога, многоликое, огромное, непостижимое и простое, вобравшее в себя все, что ты знал, во что не верил, что любил и ненавидел, что возносил и над чем смеялся улыбнись, пожми плечами и будь собой. По образу и подобию.
Мы только что весело пообедали в мужской компании. Один из гостей, старый мой приятель, сказал мне:
— Давай пройдемся пешком по Елисейским полям. И мы пошли медленным шагом по длинному проспекту, под деревьями, едва опушенными листвой. Кругом ни звука, только обычный глухой и неустанный гул Парижа. Свежий ветерок веял в лицо, по черному небу золотой пылью были рассыпаны мириады звезд. Спутник мой заговорил:
— Сам не знаю отчего, тут мне ночью дышать вольнее, чем где-либо. И легче думать. У меня здесь бывают минуты такого озарения, когда чудится, что вот-вот проникнешь в божественную тайну мироздания. Потом просвет исчезает. И все кончается.
Временами мимо нас, прячась под деревьями, скользили две тени; мы проходили мимо скамеек, где двое, сидя рядом, сливались в одно черное пятно.
Мой приятель вздохнул:
— Бедные люди! Они внушают мне не отвращение, а безмерную жалость. Из всех загадок человеческого бытия я разгадал одну: больше всего страдаем мы в жизни от вечного одиночества, и все наши поступки, все старания направлены на то, чтобы бежать от него. И они, эти любовники, приютившиеся на скамейках под открытым небом, подобно нам, подобно всем живым тварям, стремятся хотя бы на миг не чувствовать себя одинокими; но они, как и мы, всегда были и будут одиноки.
Иные ощущают это сильнее, другие слабее — вот и вся разница.
С некоторых пор меня мучает жестокое сознание страшного одиночества, в котором я живу и от которого нет.., ты слышишь?., нет спасения! Что бы мы ни делали, как бы ни метались, каким бы ни был страстным порыв наших сердец, призыв губ и пыл объятий, — мы всегда одиноки.
Я уговорил тебя пойти погулять, чтобы не возвращаться домой, потому, что мне теперь нестерпимо безлюдье моего жилища. Но чего я достиг? Я говорю, ты слушаешь, и оба мы одиноки, мы рядом, но мы одиноки. Понимаешь ты это?
Блаженны нищие духом, сказано в Писании. Им кажется, что они счастливы. Им непонятна наша одинокая тоска, они не бредут по жизни, как я, не зная другой близости, кроме мимолетных встреч, не зная другой радости, кроме сомнительного удовлетворения, что именно я увидел, понял, разгадал и выстрадал сознание нашей непоправимой вечной разобщенности.
По-твоему, у меня голова не в порядке? Выслушай меня. С тех пор, как мне стало ясно, до какой степени я одинок, мне кажется, будто изо дня в день я все глубже спускаюсь в угрюмое подземелье, стен его я не могу нащупать, конца его я не вижу, да и нет у него, быть может, конца! Я иду, и никто не идет вместе со мной, рядом со мной; один, без спутников, совершаю я этот мрачный путь. Это подземелье — жизнь. Временами мне слышатся голоса, крики, шум Я ощупью пробираюсь навстречу невнятным звукам, но я не знаю, откуда они доносятся; я никого не встречаю, никто в этой тьме не протягивает мне руки. Понимаешь ты меня?
Бывали порой люди, которые угадывали эту нестерпимую муку. Мюссе восклицал:
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Лицо» — 2 917 шт.
