Цитаты

Цитаты в теме «цель», стр. 84

Роковая женщина

Богом брошена, после примечена.
Крест во благо ей дан и на муки.
Роковая, опасная женщина —
Ангел памяти, демон разлуки.

Обладает немыслимой властью,
Ловит взгляды в крепчайшие сети,
Роковая владычица счастья
Но верны ли суждения эти?

Она точно себе знает цену,
Амплуа соблюдается тонко.
Ей не в зрительный зал, а на сцену,
В мир оваций, где ярко всё, звонко!

Роковая — не значит красотка
И не кич ультрамодных нарядов.
Это что-то в глазах и походке,
Что пленит, и другого не надо!

Разбивает сердца ненароком,
Не со зла — это путь её, карма.
Но так часто сама одинока,
Не жена, не невеста, не мама.

Даже рубище, даже седины
Скрыть не в силах манящее пламя.
«Роковой» быть — синоним «Единой»
Для того, чьё повержено знамя.

Просто женщина, просто земная,
Цель её- не кипящие страсти.
Что обычная, что «роковая»
Ждут простое семейное счастье!
Что можно сделать из колючей проволоки?
Помимо входа для своих дверей?
Венец терновый тем, кто в самоволке
Явит спасенье скопищу зверей.

Что можно сделать из ботинок модных,
Когда их посетил соседский кот?
Помимо убиения животных
Ботинок этот вряд ли подойдет

Для цели восхитительной и нежной
К примеру, для швыряния в окно
К особе заводной и безмятежной,
Что с гадом молодым пошла в кино,

Что где-то там целуется красиво
С каким-то парнем в джинсах дорогих,
А ты стоишь сиреневый, как слива
От холода в дождинах проливных

И думаешь: что можно сделать миру
В отместку за отверженность свою?
Убить ее кота? Поджечь квартиру?
И алой кровью написать «ЛЮБЛЮ!»

На всех машинах, прямо на капоте
Но вот ты снова утром на работе,
И ощущая от любви осколки,
Ты спрашиваешь, веря в оптимизм:

Что можно сделать из колючей проволоки,
Когда она намотана на жизнь?
В ящик насыпали шарики — деревянные и медные — одного размера. Закрыли крышку. Подождали, открыли. Как лежали они там вперемежку, так и лежат. Снова закрыли. Стали трясти ящик. Хорошо потрясли. Открыли крышку и посмотрели. Наверху оказались, в основном, деревянные. А медные внизу. Шарики знают свой путь. Каждый шарик. Ужели мы их глупее?Старый человек ехал в старом переполненном автобусе. Сдавили его люди со всех сторон, а ему пора выходить. Никак не протиснуться к выходу. Вздохнуть трудно, не то что продвинуться. К счастью, автобус тряхнуло несколько раз на плохой дороге. И человек смог подвинуться к выходу. Если жизнь трясёт нас, мы можем продвинуться в ней. Если знаем, где выход. Того, кто имеет большую цель, жизненные невзгоды не собьют с толку, а удачи и неудачи одинаково продвигают вперёд. Какая разница, как именно трясут ящик? Какая разница, как именно тряхнёт автобус? Лишь бы что-то происходило.
расскажи мне, любимый, балладу, поведай мне сагу,
как манил океан и разлитого солнца стеклярус...
но корабль, к сожаленью, корабликом был...из бумаги,
и сорвало бушующим ветром беспомощный парус;

витражи миражей отражали пожухлые листья,
в настроениях осени слёзы-осадки понятны,
журавли улетали на юг, а в мозаике истин
доминантами - чёрные дыры и белые пятна;

был в ажурном сплетении слов лихорадочный глянец,
(глянца улиц и лиц характерный критерий - изнанка),
в грёзах розовых зорь, как в озёрах лазурных, купаясь,
кто-то заново строил мосты и песочные замки...

жаль, удача порою коварна, а может капризна
для заложников вечной...игры? пресловутой морали?
но любая игра многогранна аспектами призмы,
в категориях «недо» и «пере» - исход тривиален.

расскажи мне, любимый, новеллу, поведай легенду,
где сомненья героев растаяли в призрачном дыме,
постарайся придумать обычный роман с хеппи эндом,
будет вымыслом всё, но с единственной целью - во имя...
Какой бывает дерзкою любовь,
Не знал, что рядом с раем врата ада,
Любовь сначала будоражит кровь,
Потом тоска становится наградой.

Мы открываем ей свои сердца,
Мы доверяем ей чужие тайны,
На самом деле цель ее - душа,
Ранимое и тонкое созданье.

И если ты влюбленный человек,
Сочувствую, испил ты чашу яда,
Любовь теперь в твоей душе навек,
И поводок на шее из металла.

Ты раб любви, который не успел
Еще понять свои приоритеты,
Зато с наивной легкостью посмел
Нарушить непреклонные заветы.

Она, любовь, и Цезарь, и палач,
Ее клинок разит всегда навылет,
Прости душа, пожалуйста, не плач,
Что человек исхода не предвидел.

Что он пройдет одной ногой Эдем,
Но там любовь не даст ему остаться,
Печаль и боль последуют затем,
И им уже нельзя сопротивляться.

Такая вот отвязная любовь,
Перед душой юлит, когда ей надо,
А стоит чуть поддаться на игру -
Ты вечный раб милльонного отряда.
— Прекрати, — не выдержала Рыска. — Вечно ты все опаршивешь!
— Потому что война романтична, а жизнь пошла и несправедлива?
— Нет! Война — это страшное горе, и равнять ее с простым уходом из дому
— Верно — нельзя. Ведь на войну уходят будущими героями, без разницы, погибнут они или возвратятся с победой. Уверенными, что поступают правильно. Знающими, что их ждут, в них верят. Видящими цель: защитить свою семью, дом, огород и лужу под свинарником. Ты можешь сказать тоже самое о себе?
Рыска поджала колени к груди, положила на них подбородок и уставилась в огонь. За эту неделю она вообще напрочь запуталась, что правильно, а что нет. Воровать неправильно? А если умираешь от голода и холода, но без денег всем на тебя, такого правильного и честного, плевать? Убивать неправильно? А если иначе убьют тебя? Ох, как же все-таки хорошо было на хуторе: что хозяин приказал, то и правильно. И цели такие близкие, понятные: пол вымыть, суп сварить
Нет, я могу сказать себе надо,
Могу сесть и выродить шаблонную зарисовку
О любви ли, о жизни ли, оперируя словами
И образами, которые так или иначе заденут

Струны случайных душ,
Ключи к которым разбросаны под ногами,
Стоит лишь наклонится и поднять.
Я даже могу сделать изящный шахматный ход

На площадке пиара всего и вся
И завернуть получившуюся пустоту
В яркий фантик, сделав ее бестселлером.
Без-цели-ром. Хорошо продаваемой возней

На ринге бессмыслия,
Игры в слова и переливания из
Пустого в порожнее заочно хороших идей,
Сформулированных не мной.

И стать одним из многих модных нынче авторов,
Собрав аудиторию одиноких,
Загнанных жизнью людей,
Жаждущих стать хотя бы

Сторонними соучастниками
Чего-то высокого, мудрого, светлого и вечного.
А после с ядовитой ухмылкой на лице.
Собирать урожай восторгов,

Адресованных не столько мне,
Сколько собственному желанию
Быть тонко-чувствующими,
Невероятно-развитыми людьми.

Но есть внутри какой-то штрих,
Оттенок души, отголосок совести,
Который не дает врать.
Предыдущее поколение просто не знает ничего о тех профессиях, которые ожидают вас в ближайшем будущем. И если вам интересно заниматься дизайном интерьеров и не хочется идти на экономический факультет, занимайтесь дизайном интерьеров и не ходите на экономический. Если вы хотите быть хорошим парикмахером, не надо быть плохим врачом. Если вам хочется выпекать хлеб, не ходите в педагогический для этой цели. Делайте то, что вам нравится делать в этой жизни, и тогда вы преуспеете. Вы всегда заработаете денег, и у вас всегда фактически не будет работы, потому что с утра до вечера вы будете заниматься исключительно хобби. Понимаете, какими счастливыми людьми вы будете. Родителей, конечно, нужно уважать, но обязательно нужно иметь собственное мнение на этот счет. Потому что это ваша жизнь, ваша, а не их. Я все время призываю устроить праздник непослушания тогда, когда вы уже взрослый человек и когда вы решаете не только свою жизнь, но и жизнь своих родителей, когда они будут людьми пожилыми, потому что кто о них будет заботиться, кроме вас. Вы – а более никто!
И наконец, в этом обострившемся до пределов одиночестве никто из нас не мог рассчитывать на помощь соседа и вынужден был оставаться наедине со всеми своими заботами. Если случайно кто-нибудь из нас пытался довериться другому или хотя бы просто рассказать о своих чувствах, следовавший ответ, любой ответ, обычно воспринимался как оскорбление. Тут только он замечал, что он и его собеседник говорят совсем о разном. Ведь он-то вещал из самых глубин своих бесконечных дум все об одном и том же, из глубины своих мук, и образ, который он хотел открыть другому, уже давно томился на огне ожидания и страсти. А тот, другой, напротив, мысленно рисовал себе весьма банальные эмоции, обычную расхожую боль, стандартную меланхолию. И каков бы ни был ответ — враждебный или вполне благожелательный, он обычно не попадал в цель, так что приходилось отказываться от попытки задушевных разговоров. Или, во всяком случае, те, для которых молчание становилось мукой, волей-неволей прибегали к расхожему жаргону и тоже пользовались штампованным словарем, словарем простой информации из рубрики происшествий — словом, чем-то вроде газетного репортажа, ведь никто вокруг не владел языком, идущим прямо от сердца. Поэтому-то самые доподлинные страдания стали постепенно и привычно выражаться системой стертых фраз.