Цитаты в теме «письма», стр. 23
Здравствуй, сердце моё.
Как дышится? как живётся?
Курить не бросил?
Мне отныне почти не пишется,
А виной послужила осень.
И плевать, что февраль на улице.
Я мытарствую вне погоды.
Не сходила на фильм Кустурицы.
Не фанатка его пародий.
********
Не сходила вчера на лекцию — очень скучно и зябнут плечи.
Ненавижу, как Рамазанова, если лечат ступеньки, вечер.
Ожидание дурью множится, я пишу тебе сотни писем.
Как работа? Начальник жмотится или может тебя повысил?
********
Как ты, сердце мое, с кем дружится? это враки, что вёсны лечат.
Не поверишь, теперь я лужица, а не море восполнить нечем,
Содержание соли, если бы ты приехал, а так всё мимо.
Неудачница-переводчица обаятельна и любима.
Но впервые не жду, не хочется. Сны растаяли, обещания
Ничего не бывает сладостней удовольствия от прощания.
********
Ничего не бывает искренней,
Чем желания о прощении
Я тебя обнимаю письмами. или мыслями.
С возвращением.
Был Нептун молодым и влюблённым безумно и страстно.
Долго ждал он письма от надменной Елены Прекрасной.
Прочитал — застонал, словно буря осенней ночью,
И письмо разорвал он на мелкие-мелкие клочья.
Те клочки на ветру закружились бесчисленным роем.
Здесь они и сейчас, здесь они и сейчас,
Это чайки над пенным прибоем.
Вот бы чаек собрать да сложить бы письмо это снова.
Интересно узнать, что ж она написала такого.
Да поди догони, не даются мне чайки в руки.
Все кружатся они, как обрывки любви и разлуки.
Если есть на борту кто-то, раненый тайной печалью,
За таким кораблем, за таким кораблем
Долго следуют белые чайки.
Как странно быть зависимым от клавиш..
Как странно быть зависимым от клавиш,
От строчек на экране, в темноте,
Все дело в том, смотря какие давишь,
В тиши аккомпанируя мечте
И мечешься от двери и обратно,
Движения — не те, слова — не те,
Тропинки нот теряя безвозвратно,
Друг другу, улыбаясь в пустоте
В тоске глухой, быть может, беспричинно,
Ответа ждешь Ну где же, где письмо ?
И пьешь давно остывший капучино,
Страницу обновляя, вновь и вновь
Когда, совсем казалось, ждать устанешь,
Придет к тебе волнующий ответ
«Как странно быть, зависимым от клавиш
От строчек на экране в темноте».
«ВЕРНУТЬ АДРЕСАТУ»
А у нас, как всегда — снег идет вперемешку с дождем,
Солнце светит другим, небо душат свинцовые тучи
Только нет здесь тебя, ты исчез, как июневый гром,
Затерявшись вдали Сердце бьется под ветром колючим
Знаешь, я не грущу, просто краски теряют свой цвет.
Белым снегом зима укрывает прошедшего строки
А вокруг суета, все спешат, каждый ищет ответ,
Только в этой толпе — остаешься всегда одиноким
Я не плачу теперь, стала старше, наверно сильней,
Но, как прежде пишу, и письмо отсылаю с закатом.
Все пытаюсь найти — одного, среди тысяч людей,
Что письмо не пришлет мне, с пометкой «Вернуть адресату»
Письмовник
1) Одиночество — это когда у тебя все вроде есть, чтобы не быть одиноким, но на самом деле ничего нет.
2) Ведь все на свете знак чего-то. Все имеет смысл и говорит о чем-то.
3) Дети — не заменитель любви.
4) И мир — это не сон, и я — это не иллюзия. Я - существует, и нужно сделать его счастливым.
5) Нельзя откладывать счастье на будущее, нужно быть счастливым сейчас.
6) Не доходят только те письма, которых не пишут.
7) Любви нужны не доказательства, но проявления.
8) В какой-то момент приходит понимание, что если то, что ты пережил, может быть передано словами, это значит, что ты ничего не пережил.
Письмо пришло усталое и тощее
Упало от бессилья у двери
На нем, как адресат стоит «Чудовищу»,
И тридцать слов неласковых внутри
.
Дождь моросил несмелой болью ноющей
И мостовой мне каждый минерал
Напоминал: «Ты, знаешь, ты – чудовище..»
И три постскриптума твоих напоминал
Постскриптум первый был еще сокровищем,
Ты, видимо, его шутя писал:
«Ты – удивительно красивое чудовище
Мне все равно». И точек целый шквал
Второй постскриптум – тонкой раной колющей
Добавил дырку в узеньком ремне:
«Ты – отвратительное нежное чудовище»
И восемь скобок улыбалось мне.
Наверно, время - плутоватый кровельщик
Оно латает крышу, коль тепло
И сухо Но дождей осенних сборище
Проверит прочность и насмарку все.
PS: «Я не злюсь, что ты – чудовище
Я ненавижу то, что не мое».
Без тебя ничего не будет — ни ветра, ни штиля.
Только стылый песок из разбитых часов годами
ляжет под ноги в бесконечные серые мили.
В не отправленных письмах — жизнь.
Журавли-оригами прокурлычут мотив тишины и обронят ноты.
Безразлично по всходам пройдутся чужие люди
И сплошной белый шум уничтожит мои частоты
Пустота п у с т о т а Без тебя ничего не будет.
Наш рассветный оранж и прохладный закатный виски
Кто-то впишет, играючи, ловко в свои сонеты.
А в моих дождливых стихах не цветут тамариски,
Безымянные станции в них и пейзажи раздеты,
Сигарета горчащая, тусклая лампа дрянная,
Проходящие быстрые тени, как чьи-то судьбы,
Снов провальная темень, и то, что я точно знаю —
Без тебя до скончания дней и меня не будет.
Ему так положено — быть для Неё никем:
Первой капелью, мартовским сквозняком.
Мальчик, с душой, похожей на манекен.
Словно удача, что держишь в одной руке
И отпускаешь, на счастье одним гудком.
Ему так положено — кофе и коньячок.
Мысли тягучие. Сладкая карамель.
Девочки пишут.[Вот только бы Он прочёл]
Мальчик-повеса с рассказами ни о чём.
Знать бы, так кто же посадит Его на мель?.
Голос ванили. Красивое ремесло —
Острое слово. И нужен ли нож для писем?
Если Он режет обычно лишь парой слов.
Впрочем, когда Он наденет своё крыло,
Поздно гадать — кто насколько бывал зависим.
В этой улыбке ни грамма Её молитв.
Взгляд, начинающий мысли читать с конца.
Не говори Ему — где у Тебя болит.
Что без Него спокойнее и бездонней
Просто, когда Ты сдуваешь Его с ладоней,
Он остаётся, как дьявольская пыльца.
Дорогой мой, я жду тебя. Как долог день в темноте! Или прошла неделя? Костер погас мне ужасно холодно я должна выползти наружу, но там палит солнце. Боюсь, я зря трачу свет лампы на рисунки и на это письмо. Мы умираем мы умираем Мы умираем, обогащенные любовью, путешествиями — всем, что вкусили. Телами, в которые вошли, по которым плыли, как по рекам страхами, от которых прятались, как в этой мрачной пещере Хочу, чтобы все это оставило след на моем теле. Мои истинные страны, а не те, что наносятся на карты, что носят имена могущественных людей. Я знаю, ты придешь. Придешь и отнесешь меня во дворец ветров. Это все, чего я хотела — отправиться в такое место с тобой, с друзьями на землю без карт.
Лампа погасла, и я пишу в темноте
Я мог бы чаще бросать тело в кресло, и медитативно перемешивая маленькой ложечкой горячий кофе, снова складывать вечную мозаику на мониторе своего ноутбука, одевая уже привычные метаморфозы душ в новые аллегории, но Жизнь бьется в ритме ночного города, жизнь ревет моторами машин и самолетов, жизнь облизывает теплыми волнами морей стройные берега, жизнь разбегается по рукам, оседает на страницах хороших книг. Я бывал бы тут чаще, если бы мог. Я, конечно, мог бы, если бы захотел. Но я все еще хочу иного. Я хочу узнать женщину, на горле которой сжимает упругие кольца медная змея, я хочу увидеть новорожденного ангела в лице подростка, который, идя по шумной улицы, вдруг нащупал в себе небо, я хочу заглянуть в глаза старика, занавешенные мутной дымкой воспоминаний. Но сохраняя шаткое равновесие на гребне бытия, бьющего через край, мне все сложнее оседать в мягкий покой уютного света экрана, теплого пледа в ногах, медленно остывающего кофе и долгих разговоров ни о чем. Я все реже отвечаю на письма, но все чаще нахожу себя танцующим на гране весны, гуляющим по неуловимо ускользающей зиме с потертым наушником в ухе и полуулыбкой на лице, собирающим щедрый урожай новых тем, новых идей, новых чувств. Больше не рассказывая о том, как красив и огромен мир за окном, а разбивая это окно и впуская его сюда, в твой тихий мерный уют, осевший паутиной на клавишах компьютера.
Просто страдать. Тосковать по ней, рвать и опять склеивать фотографии, доказывать себе, что она не стоит его, обзывать всякими словами, презирать ее, обещать себе отомстить ей, колотить руками по столу, чувствовать себя брошенным, униженным, растоптанным. Случайно находить что-нибудь связанное с нею и в бешенстве уничтожать, а на другой день сожалеть, что ничего от нее не осталось. Неустанно убеждать себя, что она не была и никогда не станей достойной его, что он заслуживает женщины в сто раз лучше. Писать ей исполненные ненависти письма и не отправлять, звонить ей по ночам, не в силах выдавить из себя ни слова. Чувствовать боль, ненависть, недоверие, оцепенелость. Или хотя бы напиваться до границы летаргии, которая приносит забвение, а утром просыпаться и смотреть на пустые бутылки у кровати. Обещать себе, что никогда ей не простишь, а через полчаса все прощать. Каждый день забывать ее и клясться, что завтра забудешь по-настоящему. Страстно желать видеть ее, когда чувствуешь, до чего тебе плохо, и, чувствуя себя еще хуже, мысленно проклинать себя за это желание.
Это факт относительно малоизвестный, но всего лишь за год мертвым отправляют около двадцати миллионов писем. Люди забывают, что все-таки следовало бы приостановить поток корреспонденции, поступающий на имя покойного, — ох уж эти горюющие вдовы и будущие наследники! — и подписка на журналы не бывает аннулирована; друзья, живущие далеко, остаются неоповещёнными, а задолженность в библиотеку — непогашенной. А значит, двадцать миллионов циркуляров, банковских извещений, кредитных карт, любовных писем, рекламных проспектов, поздравительных открыток, анонимных доносов и коммунальных счетов, которые каждый день бросают на коврик у двери или в щель почтового ящика, скапливаются, превращаясь в настоящие груды, падают в лестничный пролет, выползают из переполненных почтовых ящиков на лестничную клетку, никому не нужные валяются на крыльце — ведь адресат их уже никогда не получит. Мертвым нет до них дела. Впрочем, что гораздо важнее, нет до них дела и живым. Живые, погруженные в мелкие повседневные заботы, даже не подозревают, что в двух шагах от них происходит чудо: мёртвые возвращаются к жизни.
— Искусство нельзя принимать слишком буквально. — Он вспомнил, что
сказал муж его сестры, Филип Куорлз, когда они однажды вечером разговаривали
о поэзии. — Особенно когда речь идет о любви.
— Даже если искусство правдиво? — спросил Уолтер.
— Оно может оказаться слишком правдивым. Без примесей. Как
дистиллированная вода. Когда истина есть только истина и ничего больше, она
противоестественна, она становится абстракцией, которой не соответствует
ничто реальное. В природе к существенному всегда примешивается сколько-то
несущественного. Искусство воздействует на нас именно благодаря тому, что
оно очищено от всех несущественных мелочей подлинной жизни. Ни одна оргия не
бывает такой захватывающей, как порнографический роман. У Пьера Луиса все
девушки молоды и безупречно сложены; ничто не мешает наслаждаться: ни икота
или дурной запах изо рта, ни усталость или скука, ни внезапное воспоминание
о неоплаченном счете или о ненаписанном деловом письме. Все ощущения, мысли
и чувства, которые мы получаем от произведения искусства, чисты — химически
чисты, — добавил он со смехом, — а не моральны.
Простота — не столь очевидное достоинство, как ясность. Я всегда стремился к ней, потому что у меня нет таланта к пышности языка. До известного предела я восхищаюсь пышностью у других писателей, хотя в больших дозах мне трудно бывает её переварить. Одну страницу Рескина я читаю с наслаждением, но после двадцати чувствую только усталость. Плавный период; полный достоинства эпитет; слово, богатое поэтическими ассоциациями; придаточные, от которых предложение обретает вес и торжественность; величавый ритм, как волна за волной в открытом море, — во всём этом, несомненно, есть что-то возвышающее. Слова, соединённые таким образом, поражают слух, как музыка. Впечатление получается скорее чувственное, чем интеллектуальное, красота звуков как будто освобождает от необходимости вдумываться в смысл. Но слова — великие деспоты, они существуют в силу своего смысла, и, отвлекшись от смысла, отвлекаешься от текста вообще. Мысли начинают разбегаться. Такая манера письма требует подобающей ей темы. Нельзя писать высоким слогом о пустяках.
– Подобные попытки привлечь к себе внимание – например, дразнить полицию, оставляя на месте преступления загадочные улики, – типичны и для психотиков, и для психопатов. Такой субъект убежден в своем превосходстве над остальными: он хитрее, умнее, лучше их; он никогда не ошибается, а если все-таки порой даст маху, то исключительно по вине окружающих. По сути, такой убийца говорит: «Я не могу ошибиться. Вам до сих пор не удавалось поймать меня? Посмотрим, что вам даст это».
Здесь, – пояснил Брейтуэйт, – мы имеем дело с самоутверждением. В крупных городах вроде Лондона подобные бессистемные убийства порождают всплески паники – этого и добивается преступник. Оставляя таинственные, темные по смыслу «улики» и тем самым заставляя полицию ломать голову над мотивом преступления, он получает двойное удовлетворение. Это игра, в которой правила диктует убийца. Он говорит: «Вы должны расшифровать мое послание и прислушаться ко мне – а не то пеняйте на себя! » В восьмидесятые годы прошлого века Джек-Потрошитель изводил лондонскую полицию язвительными эпистолами. Пример из недавнего прошлого – Зодиак, славший в полицию Сан-Франциско письма, зашифрованные с помощью астрологического креста, наложенного на круг. Когда их наконец удалось расшифровать, в одном из них прочли: «Я буду заново рожден в Раю, господином над теми, кого убил».
– А мы тут, Сергей Николаевич, как раз письмо подписываем. Не желаете ли присоединиться? – спросил Премьер-министр.
– Желаю, – как можно дружелюбнее отозвался Сергей, намеревающийся воспользоваться подобной возможностью продемонстрировать свой настрой на мирное и плодотворное сотрудничество: утром он лично настоял на том, чтобы Виктор отвез его в Дом Правительства. – А что за письмо?
– Благодарственное письмо индустрии видеоигр. Они подарили нынешнему и всем последующим поколениям радость детства без книг.
– Вы шутите – Сергей, едва устроившийся в кресле, нахлобучил на себя найденную на полу окопа каску и удивленно повернулся к расположенному в полутора метрах справа окопу Премьер-министра. – Как э благодарственное письмо? Может, обличительное?
– Нет-нет, дражайший наш Сергей Николаевич, именно благодарственное.
– Но помилуйте – детство без книг! Я даже вообразить себе такое не могу!
– Вот именно! А они не просто вообразили, они его детям подарили!
– Вы как хотите, Грех Командармович, но мой Аппарат займется составлением обличительного письма.
На хрен, любовь моя, на хрен Я не хочу встречаться с Тобой и смотреть на Тебя, как жена Штирлица, глазами, полными надежды и немого отчаяния. Я не хочу до крови закусывать губу, глядя, как Ты нежно склоняешься к этому к этой девушке. Я не хочу.
На хрен, любовь моя, на хрен. Мои письма – это не интуитивные тексты, это полтора месяца такой печали, от которой становишься на десять лет старше и на двадцать лет тупее. Я как кобра, которая приготовилась для броска, а ее огрели лопатой. Она покачивается, утратив точность удара, и промахивается на полметра, вместо того чтобы одним поцелуем добиться своего.
На хрен, любовь моя, на хрен. Это безвыходно: я смогу приблизиться к Тебе, не заливаясь слезами, только когда разлюблю. Но работать вместе мы можем, пока я люблю Тебя и чувствую каждое движение Твоей сумеречной души, Твоего спутанного сознания. Тебе нужны мои эмоции, но именно они не дают мне спокойно заниматься делом.
На хрен, любовь моя, на хрен. Если я перестану любить Тебя, зачем Ты будешь мне нужен? Ты не воплотил ни одного творческого замысла. Каждый раз, когда в Твоей жизни появлялось очередное очередная девушка, Ты затевал новый проект в соответствии с ее увлечениями: сначала Ты рисуешь картины, потом делаешь репортажи, теперь Ты решил заняться дизайном витрин. А если Ты полюбишь ветеринара и станешь принимать роды у сук, мне что, писать и об этом?
На хрен, любовь моя, на хрен. Я не стану работать с Тобой на Твое будущее – с этим с этой девушкой. Исключительно из вредности – не стану. Не слишком ли жирно Тебе: счастье в личной жизни и успехи в труде? Выбери что-нибудь одно, потому что у меня-то нет ни того ни другого. Не слишком ли жирно: сохранить и любимую, и любящую? И добрую, и красивую? И рыбку съесть, и любовью заняться? Так вот, эту рыбку Ты не съешь.
На хрен, любовь моя, на хрен. Мы были восхитительно честны друг с другом, поздно теперь обманывать. Я уходила в печали, и только, а если сейчас подвирать по мелочам, то станет больно. А ведь нам наверняка не удержаться, потому что мы все еще хотим друг друга и у Тебя эрекция – даже когда ты слышишь мой голос по телефону.
На хрен, любовь моя, на хрен. Скоро в моей жизни появится высокий блондин со шрамом, который не оставит в ней места ни для Тебя, ни для Твоих проектов. А если я сейчас начну заниматься Твоими делами, он, пожалуй, передумает появляться.
На хрен, любовь моя, на хрен. Я не только человек, но и женщина, я нуждаюсь в любви. Эта работа будет стоить мне крови, но Тебе нечем ее оплатить, потому что Ты не можешь дать мне то, что я хочу.
На хрен, любовь моя, на хрен.
Мне часто присылают письма, в которых обязательно спрашивают: "Что вы имели в виду в той или иной песне?" Ну, что я имел в виду, то и написал, кстати говоря. А как люди поняли — это, конечно, в меру образованности. И некоторые иногда попадают в точку, иногда — рядом. И я как раз больше люблю, когда — рядом: значит, было что-то, на что даже я не обратил особого внимания. Ах, милый Ваня!
Я гуляю по Парижу —
И то, что слышу, и то, что вижу, —
Пишу в блокнотик, впечатлениям вдогонку:
Когда состарюсь — издам книжонку.
Про то, что, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны — как в бане пассатижи.
Все эмигранты тут второго поколения —
От них сплошные недоразумения:
Они всё путают — и имя, и названия, —
И ты бы, Ваня, у них был — «Ванья».
А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны — как в русской бане лыжи!
Я сам завел с француженкою шашни,
Мои друзья теперь — и Пьер, и Жан.
И уже плевал я с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан!
Проникновение наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке!
-
Главная
-
Цитаты и пословицы
- Цитаты в теме «Письма» — 493 шт.
